Я говорю:
– Вы это… чего вы это так? Вон ваш президент ходит, ау! Что вы тут свои котлеты потребляете? Если б в России шел президент по ярмарке, никто бы не смел есть, и вокруг него уже стояли бы толпы ликующих и обожающих.
– Мы терпеть его не можем, - ответили мне мои спутники. - Президента у нас вообще никто не любит. А чего его любить? Всё производство стоит, половина Латвии уехала на заработки в Англию, цены растут втрое каждый сезон, а зарплаты далеко не теми же темпами поднимают…
– Ну так и у нас то же самое! - хотелось заорать мне. - И это ничего не меняет в отношении людей к власти!
Но я ничего не сказал. Только и делал, что зачарованно смотрел на одинокого президента, на которого почти никто не обращал внимания.
– Запад, - думал я. - О, Запад есть Запад… Восток есть Восток…
Принял увиденное к сведению и пошел дальше.
Заглянул между прочим в местный музей латышской военной славы.
Слава заключалась в том, что жителей этого, по сути, несчастного побережья, поочередно били то немцы, то русские, то совсем какие-нибудь эстонцы, а еще чаще первые, вторые и пятые проходили сюда, чтобы посередь латышских земель сразиться друг с другом, но если кто из местных не успевал спрятаться, резво выскочив из своих деревянных башмаков, - ему однозначно не везло.
Лучше всего латыши воевали в компании с кем-то (ну, про латышских стрелков слышали все).
Так вот, все, что мы краем уха слышали, - все правда. Упрямые, жесткие, честные солдаты. Чего они так долго не могли построить свою государственность, я даже не понимаю, а в музее этого мне никто никак не объяснил. Я только видел гравюры, где изображено, как во времена Ивана Грозного русские ратники расстреливают из арбалетов латышских женщин и детей. А где мужчины-то были?
Вечером мы выступали совместно с латышскими поэтами, которые сочиняют, между тем, стихи на русском языке, правда, без рифм. Ну, и русские сегодня тоже не особенно рифмуют, у нас эпоха верлибра, рифмовать в падлу .
С нашей стороны была без обиняков королева слэма Анна Русс, тут вообще особо ловить было некому, но местные не сдавались, тоже жгли как могли, танцевали, приседали и немножко подпрыгивали. Смотрелось иногда трогательно, иногда брутально, к тому же латыши вообще красивые люди, особенно красивые у них женщины, таких, помните, как у Довлатова, даже в московском метро не часто встретишь. А там - ничего, ходят себе по улицам, высокие, как температура.
И вот мы в компании с поэтами и с этими женщинами отправились на финальный званый вечер в честь русских писателей. Такие приемы, надо сказать, случались ежедневно, и кормили на них так, как в России не кормят нигде.
– В России фуршеты кончаются, а здесь нет, - философски заметила Анна Русс, и это было чистой правдой. На фуршетах были бессчетные разноцветные рыбы и разномастные грибы, мясо и фрукты, невыносимо разнообразный алкоголь в таких количествах, что мы ни разу не смогли его допить, что поставило под сомнение миф о русских писателях, которые моря переходят, не закусывая.
Но в последний вечер все было вообще за границами здравого смысла.
– Слушайте, вас всегда тут так кормят? - спросил я у латышского поэта.
– Нас вообще здесь никто не кормит, - ответил он мрачно.
– А что ж сейчас происходит такое?
– А русские приехали - иначе и не может быть.
– Здесь что, так страстно любят Россию? - спросил я возбужденно.
Поэт посмотрел на меня почти иронично.
– Втайне все считают, что русские - уроды, - ответил он просто.
Я помолчал секунду, отчего-то польщенный.
– А зачем тогда кормят?
– Иначе с русскими нельзя.
Надо ли мне говорить, что во мне все заклокотало от великорусской пьяной гордости после его слов? Вот-де мы какие! Ур-ро-оды! Зато нас кормить надо! А если мы бабу попросим? А? Вот эту, за барной стойкой?
Потом я протрезвел, конечно, чего желаю и всем русским вообще.
Я думаю, что поэт несколько преувеличил. У поэта в глазах вообще должны стоять увеличительные стекла, и между стеклами рыбки плескаться.
И мы не уроды, и они - в глазах русских - тоже вовсе нет.
Сами латыши, когда говорят, что Россия вот-вот их захватит (а они говорят - столь же часто, как мы о стабильности), знают, что все это ерунда. Ну, как наша стабильность. И мы, когда, кривясь, что-то пылим по поводу Прибалтики, тоже внутренне давно остыли. Развлекаемся просто, чтоб о самих себе не помнить, а возбуждения при этом никакого.
Оттого что - всё, разошлись как в море корабли. Теперь можем ездить друг к другу в гости. Их Сиськин нам не помеха. А если у нас свой Сиськин заведется, то мы ему тоже в морду дадим. И потом накормим гостей. Вовсе не потому, что они уроды. А потому, что нам есть чему у них поучиться и есть чему их научить. Отличное начало для новой жизни.
Читать дальше