Vlad - Русская Жизнь 17.12.08 Скандал

Министр обороны и командующий Войск ПВО страны за пролет Руста улетели со своих постов, в общем, вполне заслуженно. Однако есть подозрения, что аналогичная судьба постигла бы их и в том случае, если бы Руста сбили. Хороший выход из ситуации был только один – принудить Цессну к посадке (тем более, что этот легкий самолетик мог бы сесть на любую поляну или дорогу), не дав ей долететь до Москвы. Но это могли сделать только вертолеты, которые, как уже было сказано, никто не догадался использовать.

Но к этому моменту у нас уже все шло вразнос, хорошие выходы никогда не реализовывались, были только плохие и очень плохие. Чернобыль, теплоход «Нахимов», поезда Новороссийск – Адлер и Адлер – Новороссийск, Спитак и т. д. и т. п. Мы уверенной поступью шли от катастрофы к катастрофе. Как так получалось, что все не только техногенные, но и природные катастрофы совпадали по времени с катастрофой общественно-политической – этому рациональных объяснений нет. Факт в том, что все сходилось один к одному и становилось ясно, что спасения уже нет.

На этом фоне прилет Руста на Красную площадь скорее смешил. Но и деморализовывал как страну в целом, так и армию в особенности. Позор, что мы его пропустили. Если бы сбили, позор был бы не меньше. Вот до чего ты дошла, несокрушимая и легендарная. Армия еще воевала в Афганистане, но было ясно, что и здесь все проиграно, придется уходить. А сколько лет страна работала на армию, отдавая ей все лучшее. И такой результат.

На роль Юпитера мы уже не претендовали, мы даже быком уже не были, больше напоминали корову. Изначально нелегитимный коммунистический режим окончательно иссяк.

Между прочим, и это

Любовные ссоры высокоразвитой материи

Андрей Гамалов

Из всех бывших возлюбленных я не поддерживаю отношения только с этой, и более того – она не любит меня активно, целенаправленно, страстно. С остальными, собственно, и разрывов никаких не было. Встречаетесь через пять, шесть, семь лет, иногда даже и трахнетесь – человек ведь и есть машина времени, никто ничего не отнял. С этой после прощального телефонного разговора не было никогда и ничего, и периодически с той стороны до меня доносится злопамятное шипение. Она еще и в совместном быту часто учила меня жить, и больше всего ей не нравилось некоторое мое презрение к внешним приличиям. У нее они были возведены в культ.

Честно сказать, этого я совсем не понимаю. Ритуал, этикет, обряд – малоприятны и сами по себе, если речь идет не о жизни и смерти, рождении или погребении, а о чем-нибудь мелком вроде обеда. Культ внешних приличий выдумали те, кто не обременен представлениями о внутренних: такой человек долго будет обсуждать с вами, можно ли есть рыбу ножом, но ему в голову не придет, что делать соседу по столу публичные замечания гораздо неприличней, чем есть рыбу хоть руками. На эту тему, впрочем, есть отличная реприза в «Трехгрошовой опере», там Мэки Нож пирует со своими ребятами после удачного ограбления, причем руки у них по локоть в крови, но когда один из бандитов принимается резать рыбу… ну, вы догадываетесь.

Ее отличала поразительная, феерическая глухота: в доме повешенного она говорила исключительно о сортах и типах веревок, бестактности сыпались из нее скрежещущими градинами, она не умела удержать при себе самого примитивного суждения и умудрялась влезть с ним в самый разгар серьезного спора о серьезных вещах, – и, судя по ее кинорецензиям, периодически появляющимся то там, то здесь, эта прекрасная врожденная черта осталась при ней в полной неизменности; но с ножом и вилкой все обстояло прекрасно. Что же нас связывало, спросите вы? В молодости, знаете, на такт не обращаешь внимания, первую скрипку играет физиология, но тут и физиология скоро не выдержала: я могу терпеть что угодно, но беспрерывное обучение этикету в исполнении слона, да еще в интерьере посудной лавки, способно убить и самую подростковую страсть. Больше всего ее раздражало, когда кто-нибудь – не только я, слава Богу, тут соблюдалось равенство, – повышал голос. Она признавала только благородную сдержанность, без намека на скандал, и обожала рассуждать о манерах. Один раз она так и ляпнула: скандалить могут только простолюдины. Сама она, разумеется, простолюдинкой не была – дедушка был советский академик, большевик с дореволюционным стажем.