Vlad - Русская Жизнь 17.12.08 Скандал

Загородный дом покрыли крышей, окна, украденные по случаю в перестройку, заменили на пластиковые. Выдержав рейдерский захват, «отбив» помещение у неприятеля, Буйвол Георгиевич, пользуясь приобретенными связями, начал выкупать пустующие подвалы и сдавать в аренду. Через несколько лет Буйвол поступил в институт и получил MBI (к этому документу он относится очень почтительно; над рабочим столом повесил свою фотографию в академической мантии).

Риелтерство приносит свои финансовые плоды, конечно не миллионы долларов, но солидный достаток. В огромном доме, строившемся без плана и чертежей, уже почти можно жить. Первый и второй этажи отделаны. Комнаты связанны как-то случайно, хаотично. Из биллиардной три двери ведут в одну гостиную, второй и первый этаж соединяют две узкие лестницы. Юрий Георгиевич сильно изменился с момента нашей первой встречи. Он похудел, приобрел лоск. На столе у него – газета «Ведомости».

Листая альбом графики Пикассо, я натыкаюсь на изображение Минотавра. Трудно предположить, что придумавший прозвище «Буйвол» видел этот рисунок, но меня удивляют схожие черты: мощное большое тело, огромные сильные руки, кудрявая голова.

Он позвонил мне две недели назад: «Борь, мы на Хелавин собрались. Во Францию летим, а потом в Голландию. Как ты считаешь, где веселее празднуют?» «Наверное, в Америке», – ответил я. «… Да ну, ты врешь…» Я понял, что огорчил собеседника. Чтобы загладить неловкость, спросил: «Как дача-то? Когда в гости?» «Не поверишь, стена вот-вот рухнет! Уроды, когда фундамент лили – бетон п… ли! В Москве живу! Найду, убью!»

Склочный порыв

Случай в Тюмени

Максим Семеляк

За годы, что я занимался рецензированием разнообразной околорок-н-ролльной продукции, мне ни разу не удалось встрять ни в один связанный с музыкой скандал. Их, строго говоря, и не было – по-моему, последний крупный скандал случился в начале девяностых годов после того, как Роман Неумоев сочинил и проорал на публике в высшей степени спорную песню «Убить жида» (см. также движение «Русский прорыв»). Все последующие склоки были, такое ощущение, уже более-менее инспирированы агентством «Кушнир-продакшн» и представляли локальный интерес. Впрочем, один незначительный инцидент на моей совести все же остался.

Однажды поздней осенью 1999 года в восемь часов утра мне позвонил человек по прозвищу Ник Рок-н-ролл. «Беда у нас, брат, – неслось из трубки. – Здание отбирают! Наш рок-центр „Белый кот“ выгоняют из ДК „Строитель“. Ты же журналист, в „Известиях“ работаешь, приезжай, поможешь – они московской прессы как огня боятся. Мы скандал устроим, мы смуту пустим!»

С Ником Рок-н-роллом я на тот момент общался раза три. Вдобавок работал я не в «Известиях», а в журнале Playboy, с помощью которого было бы несколько необычно разрешать конфликты по переделу собственности. Вдобавок я примерно представлял себе масштабы деятельности «Белого кота» – он патронировал несколько команд, одна чудовищнее другой, главной же надеждой считалась какая-то группа с названием из четырех букв, но не «Ожог». Вообще в те годы панк-рок уже начинал производить впечатление абсолютно изношенной системы обеспечения. Однако слава Ника в те годы была велика, а мое к нему уважение безгранично. В тот же день я купил билет, а на следующее утро вылетел из аэропорта «Домодедово» в неведомую Тюмень.

Ник ждал меня у ворот тюменского аэропорта, а самого Ника неожиданно (по крайней мере для меня) ждала за воротами «Волга». С шофером. Ник плюхнулся на переднее сиденье с невесть откуда взявшейся грацией секретаря обкома и, повернувшись ко мне, со свойственной ему деловитостью осведомился: «Макси, как ты относишься к плотским радостям? Я знаю пару девчонок, можно устроить групповик».

Я вежливо отказался, и мы отправились прямиком в городскую администрацию. Вопрос решался на довольно высоком уровне – так я рассудил по внешнему виду встретивших нас в кабинете женщин, а также размерам их причесок. Создавалось ощущение, что время здесь остановилось году примерно в восемьдесят третьем – по-моему, там даже висел портрет Ленина. Но ужаснее всего было то, что Ника в той комнате называли по имени-отчеству – то есть Николаем Францевичем – и вообще делали вид, что перед ними не совершенное воплощение вселенского вздора, а по меньшей мере дирижер лондонского симфонического оркестра. «Вот, – подтолкнул меня Ник, – журналист из Москвы. Приехал разбираться. Корреспондент из газеты „Известия“», – добавил он многозначительно.