Vlad: Русская Жизнь 17.12.08 Скандал

Но все дела переделаны, на дворе вечер. Телевизор, конечно… Скучно друг с другом! Бесконечна скука совместной жизни, а жизнь вообще-то ведь трудная. Тяжелая, и работать приходится много. Как же не выплеснуть тяжесть, как обойтись без крика, без бесчинства, без «разрешенного» стыда. Домашняя ссора как корпоративная вечеринка, как карнавал. Наконец, как первомайская демонстрация! Про демонстрацию я услышала совсем недавно, на скромной встрече «старых подруг». Сидела за столом усталая дама, одна из тех, что живет женской наблюдательной скукой, и говорила вовсе не о ссорах с мужем, а так, обо всем. Устает, а дети еще невзрослые. Как передохнуть, где отдушина? И вдруг говорит: «Как же я скучаю по первомайским демонстрациям!» Тут же хор подружек: «Ты что, ополоумела?» «Нет, девочки, нет, вы послушайте. Вы поймите, о чем я…» Даме между сорока и пятьюдесятью. Застала майские шествия отроковицей, студенткой-вечерницей. И начала рассказывать – как любила с утра накрытый стол и общепринятую, нестыдную, легкую выпивку спозаранку. Вокруг хохот: «Так вот по чему ты скучаешь!» Еще одна попытка: «Нет, девочки, нет! А на заводе-то у нас что было! Иной раз всю ночь красили серебрянкой пятиметровый макет наручных часов „Слава“…». Опять хохот – всю ночь? С кем? Дама отмахивается, чуть не плачет. Снова пытается что-то добавить, рассказать. А понять-то в чем дело нетрудно – она скучает по бесчинствам. Первомайская демонстрация ведь была классическим карнавалом. Единственным, к слову, который в нашей стране реально прижился и ежегодно возвращался во всей своей полноте и прелести. Прекрасна была сама казенность, «организованность» шествия. Она снимала с «гуляющих» личную ответственность: «Что ж, мы как все…»; «Как сказали, так мы и сделали…» А что сделали-то?

Навертели двухметровых гвоздик бумаги. Сколотили и обили кумачом колесные платформы, смастерили исполинские гайки и фрезы, фанерные макеты станков с ЧПУ, построились в колонны от заводов и районов, поперли с этой бредятиной на Красную площадь. Ну, и разве ж не чудесно такое официальное действо, разве не равно оно разрешению на безумства, на глум и блуд? Всем немного стыдно и бесконечно радостно. Все вполпьяна. Возбужденные, раскрасневшиеся лица, дрожащие на устах неудержимые улыбки.

Вот и хорошая семейная сцена – освобождение от рутины, очищение, встряска. Освященная традицией стыдобища. Можно топать ногами и махать руками. Голос дает петуха. Проораться, чтобы смыть неловкость и тоску малообъяснимого с точки зрения внутренней логики сожительства. Изжить стыд через стыд.

В артистическом скандале слова не имеют никакого значения. Главное – звук, белый шум. Крик. Как элегантно писал Набоков: «Безнадежные попытки перекричать тишину, что гораздо труднее, чем даже попытка Лира перекричать бурю».

Куда как другое дело семейный скандал, замешанный на словах, на смысле. «Самое страшное, когда ругаются шепотом, – говорила мне приятельница, – в начале семейной жизни я жила со свекровью, так вот она ругалась шепотом. Ничего страшнее этого шипения я в жизни не слыхала. Никому не посоветую так себя вести с близкими. Когда я слышу советы психологов „разговаривать во время ссоры как можно тише“, „не распускаться“, „не допускать себя до крика“, я всегда думаю о тщете всякого стороннего совета. Психологи – дети, малые дети. Ерунда вся эта внутренняя дисциплина. Очень дешевое спартанство».

Мне не хотелось бы создавать типологию обдуманного семейного тиранства. Тихое мучительство все-таки не скандал. Скандал – взрыв, событие, столкновение. Домашние деспотии создаются обычно в маленьких семьях, силами старших родственниц – матерей и свекровей. Это жестокие игры неврастеничных властных женщин. Так ли уж распространен этот тип? Пожалуй, довольно распространен. И все-таки хрестоматийная семейная скандалистка – чаще всего женщина растерянная, ничего заранее не обдумывающая. Просто – не очень счастливая. И вот таких женщин – ох как много. Летними воскресеньями, ближе к полудню, во многих домах открыты окна.

Сидишь иной раз на детской площадке и слушаешь, как дом звенит на несколько женских голосов. Воскресный обед – важный инструмент семейного влияния. Через час во двор выйдут оглушенные дети, размаянные, тихие; отойдут минут через пятнадцать, забегают. Они еще не огрызаются – у них же вся жизнь впереди. Однажды добрая бабушка на лавочке спросила вот такого оглушенного пятилетнего мальчика: «Ты один? А что мама с папой делают?» Мальчик как мог старательно ответил: «Мама пьет у папы кровь!» Семья гольяновских вампиров. Можно снимать изящную кинокартину.

Читать дальше