Самый тёмный час

- Всё предельно просто, господин Лебелль. Поддержку этих частей средствами радиоразведки, артиллерией и авиацией, осуществляют французские войска. Если вдруг, связь пропадёт, самолёты с вертолётами не прилетят, а артиллерия не станет стрелять, нам этого будет вполне достаточно в качестве жеста доброй воли и фактического принятия условий брюссельского меморандума. Явно вас никто обвинить не сможет, а вскоре… Всё течёт, всё изменяется, месье Лебелль.

Француз был реально ошарашен, смущён и дезориентирован. Подобное предложение означало, что у русских либо есть какой-то убийственный козырь до которого не докопалась ни одна разведка союзников, либо это очень дерзкий блеф. Но глядя мне прямо в глаза, Лебелль сумел разглядеть нечто такое, что удержало его от возражений. Он просто кивнул в знак согласия и прошептав что-то китайскому чиновнику дал понять, что его миссия выполнена. Кивнув французу на прощание, я поднялся с кресла и мы вышли в другую дверь, ведущую к служебному лифту. Ход сделан, посмотрим, что из этого получится.

…Уже в тамбуре, отделявшем длинный коридор от гулкого ангара, внутри которого уже начинал прогревать моторы тяжёлый транспортный самолёт, Костя снова спросил меня, пока рёв двигателей не заглушит любой звук совсем:

- Алексей Макарович, а зачем вы ему карту показали, ведь теперь они знают, что направление главного удара их группы раскрыто?

Имея светлую голову, когда нужно что-то достать или обеспечить, Ларионов был слишком горяч и скор в суждениях. Недостаток молодости, который скоро уйдёт, иногда позволял мне вслух проговаривать уже принятые решения, порой исправляя неочевидные с первого взгляда недоделки. Поэтому я ответил насколько возможно откровенно:

- О том, что мы знаем про чухонские бригады, натовцы наверняка знают и так. Но даже если нет, то это лишь послужит доказательством нашей осведомлённости.

- Но как же ополченцы? Ведь враг может изменить направление ударов, перегруппироваться и ударить в другом месте.

- Может, но не станет. По данным перехватов и сведеньям фронтовой разведки, чухонцы слишком сильно рассчитывают именно на помощь французского контингента. Им прекрасно известно, где и сколько ополченцев им сможет противостоять. Эти неофиты буквально упиваются своим превосходством, поэтому ничего менять они не станут. К тому же, Лебелль ведь не побежит к финнам в штаб, он доложит своему начальству, а то в свою очередь не станет слишком торопиться с тем, чтобы дать «младшим партнёрам» эту информацию.

В очередной раз я заметил, как на щеках адъютанта заиграл лёгкий румянец. Костя всё ещё сердился, что не смог додуматься до подобного самостоятельно, поэтому я добавил:

- Ничего, это пройдёт. Ты всё ещё мыслишь шахматными категориями, в то время как война, это покер. Числа, точный расчёт результата тут не работают. На войне все действия строятся в расчёте на личность противника, на интуиции и тем возможностям, которые мы обязаны от него скрыть до поры. Или показать кое-что, дабы он перестал нервничать и играл по нашим правилам.

- И когда же этот козырь можно будет предъявить?

- Как всегда в игре с большими ставками, Костя – в самом конце партии…

К самолёту мы добрались, когда восточный ветер принёс стылую, мозжащую сырость. Плотнее закутавшись в бушлат и пряча слезящиеся от ветра глаза, я без посторонней помощи взобрался во вместительное брюхо транспортника. Тут нас встретил командир корабля и с некоторой предупредительностью, которую он всячески стремился скрыть, проводил в отдельно отгороженный закуток рядом с пилотской кабиной. Тут было два удобных кресла и от остального трюма нас отделяла довольно толстая переборка. Поэтому было относительно тихо и очень тепло. Вытянув ноги и отставив костыль к стене, я прикрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Самолёт взревел и медленно набирая разбег стал выруливать на основную полосу. Вскоре земля затряслась, сто эхом отдалось в пульсирующей резкой болью ноге. А потом, тяжёлая туша транспортника вдруг замерла в воздухе, породив восхитительный момент свободы от земного притяжения. Пилот лично заглянул к нам и сказал:

-Всё, легли на курс, товарищ командующий. Через пять минут встреча с эскортом, до пункта назначения три часа сорок восемь минут…

Летели мы в небольшой посёлок – Солнечный, что находился в нескольких десятках километров от почти нетронутого войной Комсомольска на Амуре. Там размещался контрольно-измерительный пункт военно-космических сил. Правда, сейчас он был переоборудован в нечто вроде секретной тюрьмы, первой настоящей тюрьмы новой России. Более семи уровней, пять сотен метров в глубину, полк охраны и пока всего три десятка узников в одиночных камерах.