Чарльз Маккей Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

В то время «искусством» занимались представители всех сословий и занятий. Последний упомянутый нами был римским папой, герой же нынешнего повествования был поэтом. Жан де Мён, прославленный автор «Романа о розе», родился в 1279 или 1280 году и был заметной фигурой при дворах Людовика X, Филиппа Длинного, Карла IV и Филиппа де Валуа. Его знаменитая поэма «Роман о розе», повествующая обо всем, что было тогда в моде, неизбежно и широко затрагивает алхимию. Жан твердо верил в силу «искусства» и, помимо «Романа», написал две более короткие поэмы — «Увещевание природы странствующему алхимику» и «Ответ алхимика природе». Поэзия и алхимия были его усладой, а священники и женщины — объектами его отвращения. О нем и женщинах при дворе Карла IV рассказывают забавную историю. Он написал о прекрасном поле следующий клеветнический куплет:

Toutes etes, serez, ou futes,

De fait ou de volonte, putains;

Et qui tres bien vous chercherait,

Toutes putains vous trouverait123.

Это, разумеется, было чрезвычайно оскорбительно, и когда однажды это услышали несколько дам, дожидавшихся аудиенции в вестибюле королевского дворца, они решили наказать автора. Десять-двенадцать женщин вооружились палками и прутьями и, окружив незадачливого поэта, призвали присутствующих джентльменов раздеть его догола, дабы отомстить ему по справедливости и прогнать его, избивая, по улицам города. Некоторые из синьоров, не вняв голосу разума, решили последовать призыву ради низменной потехи. Но Жана де Мёна их угрозы не испугали, и он, спокойно стоя среди них, попросил сперва выслушать его, а затем, если их не удовлетворят его объяснения, делать с ним все что угодно. Когда тишина была восстановлена, он встал на стул и начал речь в свою защиту. Он признал, что является автором оскорбительных стихов, но отрицал, что они относятся ко всем женщинам. Он сказал, что имел в виду лишь порочных и распутных, тогда как те женщины, которых он видит вокруг себя, — суть воплощения добродетели, красоты и благопристойности. Если же, невзирая на все вышесказанное, какая-либо из присутствующих дам чувствует себя оскорбленной, он готов дать себя раздеть и позволить ей бить его до тех пор, пока у нее не устанут руки. Сообщается, что гнев прекрасных дам немедленно утих и Жан таким образом избежал порки. Тем не менее присутствовавшие при этом джентльмены придерживались мнения, что, если бы все женщины в зале, уязвленные его стихами, поймали поэта на слове, его, по всей вероятности, забили бы насмерть. На протяжении всей своей жизни он выказывал сильную враждебность в отношении священнослужителей, и его знаменитая поэма изобилует фрагментами, изобличающими их алчность, жестокость и аморальность. Находясь при смерти, он оставил большой сундук, наполненный чем-то тяжелым, который он завещал кордельерам124 в качестве искупительной жертвы за те оскорбления, что он расточал в их адрес. Поскольку его занятия алхимией были хорошо известны, кордельеры решили, что сундук наполнен золотом и серебром, и поздравляли друг друга с ценным приобретением. Когда сундук был открыт, они к своему ужасу обнаружили, что он наполнен исключительно грифельными досками, на которых нацарапаны иероглифические и кабалистические символы. Оскорбленные монахи решили отказать ему в христианском погребении на том основании, что он колдун. Несмотря на это, жена де Мёна с почестями похоронили в Париже в присутствии всего королевского двора.

В истории этого алхимика, переданной из поколения в поколение и дошедшей до нас на страницах книги Лагле дю Френуа, нет ничего необычного. Он родился в Понтуазе в бедной, но уважаемой семье в конце XIII или начале XIV века. Не имея родового имения, он в раннем возрасте отправился в Париж попытать счастья как переписчик. К тому времени он получил хорошее образование, весьма преуспел в изучении языков и был превосходным писцом. Став вскоре письмовником и переписчиком, он, бывало, сидел на углу улицы Мариво и зазывал клиентов, но на заработанные деньги едва сводил концы с концами. Чтобы зарабатывать больше, он пробовал писать стихи, но на этом поприще преуспел еще меньше. Как переписчик он зарабатывал по меньшей мере на хлеб и сыр, но своими виршами не смог заработать даже на корку хлеба. Тогда он попробовал себя в живописи, но со столь же малым успехом, после чего ухватился за последнюю возможность выкарабкаться из нужды, занявшись поисками философского камня и предсказанием будущего. Это была более удачная мысль. Вскоре его благосостояние возросло, и у него появились деньги на более или менее комфортную жизнь. Воспользовавшись этим, он взял в жены девушку по имени Петронелла и начал откладывать деньги, но внешне оставался таким же бедным и убогим, как и прежде. За несколько лет он стал фанатичным приверженцем алхимии и уже не думал ни о чем, кроме философского камня, эликсира жизни и алкагеста125. В 1357 году он случайно купил за два флорина старинную книгу, ставшую вскоре его единственным предметом изучения. Она была написана неким стальным инструментом на древесной коре и состояла из двадцати одного, или, как он сам всегда говорил, из трижды семи листов. Книга была написана на латыни в весьма изящной манере. На каждом седьмом листе был рисунок без текста. На первом был изображен змей, заглатывающий прутья, на втором — крест с распятым змеем, а на третьем — пустыня, посреди которой бьет фонтан и туда-сюда ползают змеи. Автор книги величал себя не иначе, как «Авраам, родоначальник евреев, правитель, философ, жрец, левит и астролог», и проклинал всякого, кто на нее взглянет, не являясь при этом «жрецом или писцом». Николай Фламель не счел странным, что Авраам знал латынь, и был убежден, что попавшая к нему книга действительно написана рукой великого родоначальника. Поначалу он боялся читать ее, памятуя о содержащемся в ней проклятии, но затем преодолел это препятствие, вспомнив, что хоть он никакой и не жрец, но прежде был писцом. Прочтя книгу, он пришел в восторг и счел ее идеальным трактатом о превращении металлов. В ней четко описывались все процессы, указывались сосуды, реторты, смеси, а также необходимые для проведения экспериментов временные интервалы и времена года. Но вот незадача: при этом изначально подразумевалось наличие у экспериментатора основного реагента — философского камня. Это было непреодолимой трудностью, сродни тому, как если бы умирающему от голода объяснили, как приготовить бифштекс, вместо того чтобы дать денег на его покупку. Но Николай не отчаялся и приступил к изучению иероглифических и аллегорических изображений, коими изобиловала книга. Вскоре он убедил себя, что когда-то это была одна из священных книг евреев, изъятая из иерусалимского храма после его разрушения Титом. Логическая цепочка, приведшая его к данному умозаключению, нам не известна.