Чарльз Маккей Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

Прежде чем они обустроились на новом месте и приняли необходимые меры для обеспечения продовольствием, город обложили турки. Персидский султан собрал огромную армию, во главе которой поставил мосульского эмира Кербогу, дав ему наказ стереть полчища неверных с лица земли391. Эмир объединился с Кылыч-Арсланом392, и две армии окружили город. Христианами овладели пораженческие настроения, и многие из них, каким-то образом обманув бдительность осаждающей стороны, бежали в Александретту к графу Стефану Блуаскому, которому они, крайне сгустив краски, поведали о перенесенных ими страданиях и о полной безнадежности продолжения войны. Стефан немедленно свернул лагерь и отбыл в Константинополь. В пути он встретился с императором Алексеем, который с крупными силами спешил овладеть территориями, завоеванными христианами в Азии. Как только император узнал об их бедственном положении, он повернул обратно и проследовал с графом Блуаским в Константинополь, бросив остальных крестоносцев на произвол судьбы.

Весть об этом отступничестве повергла завоевателей Антиохии в еще большее смятение. Все лошади, непригодные для армейских нужд, были умерщвлены и съедены, а собаки, кошки и крысы продавались по баснословным ценам. В пищу шла даже падаль, которой становилось все меньше. С усилением голода начался мор, и вскоре от тех трехсот тысяч крестоносцев, что начали осаду Антиохии, осталось всего шестьдесят тысяч. Но жесточайшие невзгоды, которые уничтожали боевой дух армии, только укрепляли сплоченность ее предводителей; Боэмунд, Готфрид и Танкред поклялись не изменять общему делу до самой смерти. Первый из упомянутых тщетно силился снова воодушевить своих подчиненных на борьбу. Ими овладели усталость и тоска по родине, и его угрозы и посулы не возымели действия. Некоторые из них заперлись в домах и отказывались их покидать. Чтобы заставить их выполнять свой долг, Боэмунд поджег целый квартал, и многие из них погибли в огне, в то время как остальная армия взирала на происходящее с величайшим равнодушием. Вдохновляемый мирскими устремлениями, Боэмунд не имел должного представления о характере рядовых крестоносцев и не понимал религиозного безумия, погнавшего их в таком количестве из Европы. Один более проницательный священник придумал план, который заставил их вновь поверить в собственные силы и вселил в них столь неимоверную доблесть, что всего шестьдесят тысяч исхудавших, больных и голодных фанатиков обратили в бегство откормленное и в шесть раз большее войско султана Персии393.

Этого монаха, уроженца Прованса, звали Петр Варфоломей, и мы никогда не узнаем, кем он был на самом деле — мошенником, религиозным фанатиком или и тем и другим, действовал ли он по собственной воле или же был орудием в чужих руках. Несомненно, однако, что он поднял осажденных на борьбу и стал вдохновителем конечного триумфа крестоносных армий. Когда силы крестоносцев были на исходе и никто из них уже не рассчитывал на победу, Петр явился к графу Раймунду Тулузскому и попросил о встрече по важному делу. Его немедленно пропустили. Визитер сообщил, что несколькими неделями ранее, когда христиане осаждали Антиохию, он спал в своей палатке и был разбужен землетрясением, которое так напугало войско. Охваченный ужасом, он смог лишь воскликнуть «Господи, помоги!» и, обернувшись, увидел, что перед ним стоят двое мужчин, в которых по исходившему от них сиянию он тут же признал святых духов. Один имел облик пожилого человека с тронутыми сединой рыжеватыми волосами, мрачными глазами и длинной седой бородой. Другой был моложе, выше и симпатичнее, а в выражении его лица было больше святости. Говорил только пожилой, который назвался святым апостолом Андреем и велел Петру разыскать графа Раймунда, епископа Ле-Пюи и Раймунда Ажильского и спросить их, почему епископ не увещевает воинов и не осеняет их крестным знамением. Затем апостол подхватил монаха, на котором была только исподняя рубаха, перенесся с ним по воздуху в самый центр Антиохии и привел его в церковь св. Петра, тогдашнюю сарацинскую мечеть. Апостол довел его до колонны рядом с лестницей, по которой они поднялись на южную сторону алтаря, где висели две лампы, светившие ярче полуденного солнца. Его более молодой компаньон, имени которого Петр в то время не знал, стоял в отдалении у ступеней алтаря. Далее апостол проник в толщу земли и извлек из нее наконечник копья, который вложил священнику в руку, сказав, что именно он пронзил грудь распятого Спасителя. Держа Святое Копье, растроганный до слез провансалец попросил апостола разрешить ему забрать реликвию и отдать ее графу Раймунду. Апостол ответил отказом, зарыл копье обратно в землю и сказал, что, когда город будет отвоеван у язычников, Петр должен вновь прийти на это место с двенадцатью избранными и выкопать копье еще раз. После этого апостол доставил его назад в палатку, и оба потусторонних создания растаяли в воздухе. Монах сказал графу, что в то время он не сообщил об этом из опасения, что особы столь высокого ранга отнесутся к его рассказу с недоверием. Когда через несколько дней он выходил из лагеря на поиски еды, ему вновь было видение. В этот раз более молодой святой взирал на него с укоризной. Петр умолял апостола найти более подходящую кандидатуру для возложенной на него миссии, но тот отказался и наказал его за непослушание расстройством зрения. Не понимая причины своего упрямства, он по-прежнему держал увиденное и услышанное в тайне. Третье явление святых состоялось, когда монах-слуга находился со своим рыцарем Вильгельмом в палатке у гавани св. Симеона. На сей раз св. Андрей велел передать графу Тулузскому наказ не купаться по прибытии к Иордану в его водах, а переплыть его в лодке одетым в рубаху и штаны из льняного полотна, которые следовало окропить священной водой из реки. Эту одежду графу надлежало впоследствии хранить вместе со Святым Копьем. Вильгельм, хозяин Петра, не видел апостола, но отчетливо слышал отдававший приказ голос. И вновь провансалец медлил с выполнением поручения, и вновь святые явились ему. Это произошло, когда он был в порту Мамистра и готовился отплыть на Кипр. Св. Андрей сказал Петру, что если тот будет упорствовать и дальше, то будет осужден на вечные муки. После этого монах наконец решился сделать все, что ему довелось пережить и узнать, достоянием гласности.