– Эх ты, мурло! Люди жертвою пали, а он марсельезу!
Да марсельеза громче!
Ну, ори, чёрт с тобой!
* * *
Вот я и говорю – сказал гражданин Артенев, наклоняясь к самому уху собеседника,- вы философ, вы меня поймёте.
Пожалуйста, не называйте меня философом,- возразил владелец уха,- в науке этой я вполне разочаровался. Я бы очень хотел, чтобы Гегель встал из гроба да повисел на трамвайной подножке или чтобы Фихте в очереди постоял за мануфактурой.
Вот я и говорю,- продолжал гражданин Артенев, оглянувшись робко на красные флаги, ибо уж так был воспитан,- ну, зачем я живу?
Я это всегда говорил,- пробормотал бывший философ,- то есть не про вас, разумеется, а про себя.
Синие сумерки поползли из подворотни, они покружились недолго под ногами и поползли кверху.
Ну, зачем я живу? Я получил,- это не хвастовство с моей стороны, уверяю вас,- блестяще образование. Я люблю книги, уединение. Бывало, я проводил целые дни, лёжа на диване в шёлковом халате, читая песни провансальских трубадуров. У меня была бумага, шелковистая и гладкая, как выхоленная кожа. Я писал на ней золотыми чернилами изысканные сонеты.
Он умолк и поморщился. Очень уж громко вопил кто-то, стоя на грузовике, выплывшем из сумерек:
Граждане, кричать перестаньте!
Слушайте моё воззвание к Антанте!
Мистер Ллойд-Джордж, что за скверная манера у вас воевать против Ресефесера.
Все равно и в Европе и в Азии Каюк пришёл буржуазии!
Господин Клемансо, поворачивай дышло,
Из Деникина с Колчаком ни черта не вышло. Наши красноармейцы храбрая публика.
Да здравствует Советская Социалистическая Республика!
И с грохотом поэт на грузовике провалился во мраке.
Да,- продолжал гражданин Артенев, взяв за локоть своего спутника,- я писал изысканные сонеты. Когда мне становилось скучно в Москве, я садился в коричневый вагон с золотыми львами – помните «Compagnie Internationale»? (Интернациональная компания(фр.)) – и через два дня меня овевал морской ветерок и вдали в тёмную воду вонзались огни Венеции… Вы скажете, что я должен был быть дьявольски счастлив. В том-то и дело, что нет. Когда я просыпался утром, у меня почти всегда на груди лежал какой-то гнёт, какая-то тоскливая расслабленность мешала мне оторваться от подушек! Я путешествовал только потому, что это было так легко… Я выбирал те страны, где, я знал, были комиссионеры с галунами на фуражках, которые за небольшую плату давали напрокат свои ноги и руки. Главная радость жизни – любовь – не была для меня доступна, ибо родители той девушки, которую я любил… впрочем, вы, вероятно, помните эту историю! Девушки, которую я любил, которую и теперь люблю, нет в Москве, ибо её родители ещё при Керенском… впрочем, повторяю, вы, вероятно, помните эту историю. Я ей написал недавно письмо с одной подвернувшейся тайной оказией, но ответа не получил… Самому ехать куда-нибудь у меня, разумеется, нет так называемой энергии… Я совершенно не знаю, зачем я брожу по улицам, ношу тяжести и вообще что-то делаю. У этих людей, которые сейчас ходили с флагами, на лицах какая-то гнусная жизнерадостность. Как я завидую этим людям и как я хочу умереть!
Справедливо изволите рассуждать, совершенно справедливо. Под размышлениями вашими обеими руками подписываюсь и душевно радуюсь, что обрёл единомышленника.
Голос, прозвучавший во мраке, был незнаком. Человек, у которого была козлиная борода, шёл рядом с Артеневым, и это его придерживал он за локоть. Бывший философ исчез, очевидно, оттёртый толпой.
Простите,- пробормотал в страхе гражданин Артенев,- я думал, что говорю с одним знакомым.
Это я извиняюсь,- возразил человек, у которого была козлиная борода; – т. е. извините. За извиняюсь у нас в гимназии ставили единицу. Всякая ошибка возможна в толпе, ибо в ней, по словам поэта, уничтожается личность… Errare humanum est (Человеку свойственно ошибаться (лат.) )! А кроме того, мнение ваше для меня как бы сладчайшая музыка.
Я очень тороплюсь,- сказал гр. Артенев робко, но вежливо, ибо уже так был воспитан.
А я с некоторых пор никуда не тороплюсь. Раньше я тоже торопился, потому что приятно было, знаете, после метели домой прийти! Тепло… жена, знаете ли, дети… А теперь не тороплюсь. Жена моя поездом была перерезана ровнёхонько пополам: мешочники столкнули. Один сын у белых погиб, другой у красных. Из-за одного меня в Вечека посадили, из-за другого выпустили. Каково семейное равновесие? Так что, видите, никаких причин особенно дорожить земным бытием у меня не имеется. И если бы вы…Тут с внезапным ужасом задёргалась козлобородая голова, словно какая-то мысль больно забилась в мозгу.
Читать дальше