Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

«В этом Наркомпросе все твоё спасение, дурова голова»,- подумал Степан Александрович и тут же почувствовал, что ему страшно хочется стать преподавателем в этой тёплой и светлой школе.

«Чёрт его дери,- думал он,- глядя на историка,- пожалуй, он меня самого оставит с носом».

Они пошли в один из классов, где был сервирован чай для учителей, роскошный чай, действительно с белыми печеньями и булками, с мёдом и вареньем и с огромными бутербродами из чёрного хлеба с превосходной паюсной икрой.

У Степана Александровича забила слюна, и он невольно принял участие в расхватывании бутербродов, которым занимались, между прочим, только преподаватели. Девушки забыли о себе, поглощённые величием минуты. (Учитель и вдруг ест бутерброд!) За чаем Степан Александрович имел случай познакомиться со своими будущими товарищами.

Здесь был седой естественник, с лицом древнего мученика, француз, похожий на породистую лошадь, математик печального вида в сюртуке поверх лыжной фуфайки, седая немка, несколько каких-то педагогического вида дам, составлявших свиту начальницы. То была, так сказать, педагогическая аристократия – все старые преподаватели этой гимназии. Отдельной группой держались учителя, присоединённые вместе с мещанским училищем. Среди них был и историк с носом.

Пантюша чувствовал себя как дома. Он, очевидно, усвоил тон любимца начальницы (которая, хотя юридически была уже только учительницей, но фактически вершила всем), весельчака и страшно при этом учёного.

Да,- говорил он, кушая булочку,- нам, московским филологам, есть что вспомнить. Например, Босилевский – грек. Ка-ак резал! Я просто рот разинул, когда он мне с первого раза «весьма» поставил.

Степана Александровича передёрнуло. Он знал точно, что Соврищев двенадцать раз проваливался у Босилевского и что «у», полученное им наконец, было результатом слёзной мольбы и долгих унижений.

Положим, я работал,- продолжал Пантюша.- Я бог знает как работал.

Вы остались при университете? – спросил естественник.

Пантюша усмехнулся:

У меня с оставлением вышла история. Меня сразу оставили четыре профессора! Пришлось отказаться вообще, чтоб никого не обидеть. И вот вообразите – начал уже писать диссертацию – трах, революция – одна, другая… Крест на учёной карьере. Но ничего…

А у вас много печатных трудов?

Трудов много, но… ненапечатанных. Где же я могу печатать?

Положим.

Я недавно разбирал свои рукописи, так под конец даже расхохотался. Вот такие груды… О чем только я не писал. О Египте, о Вавилоне, о Мольере, об Альфреде де Виньи, о Пушкине, о Ломоносове, о Руссо…

А что,- спросил Лососинов,- «Юрий Милославский» не твоё сочинение?

Все удивлённо поглядели на него.

Это же Загоскина! – сказала Марья Петровна.

Степан Александрович покраснел:

Я пошутил.

Да, – продолжал Пантюша, обращаясь к девушкам,- вот, дети мои, берите пример. Учитесь, работайте, обогащайте свой умственный багаж!

Ничто так не возвышает человека, как наука! – сказал естественник.

Науки юношей питают.

Век живи, век учись! – вставила немка.

На секунду все умолкли, как бы из уважения к науке, и были слышны лишь дружное чавканье и жевание. Из зала доносились возня и крики – это парни из мещанского училища играли в футбол, сделав из газет мяч.

Главное, не надо падать духом,- продолжал Пантюша,- сколько раз, сидя над книгою бессонною ночью, я начинал чувствовать, что мне никогда не одолеть всю полноту науки. Но я тотчас же уличал себя в малодушии, встряхивал головою и через секунду с новыми силами уже плыл по океану мудрости.

Как Пантелеймон Николаевич хорошо говорит,- пролаяла одна из свиты начальницы,- у меня тоже всегда так, как я читаю что-нибудь научное… вдруг как-то страшно станет, а потом так и поплывёшь…

И мне знакомо это чувство,- заметил естественник.

Разум есть ладья на океане знания,- сказал математик.

Ученье свет, а неученье тьма! – произнесла немка.

Опять все умолкли, а девушки скромно потупились, кроме двух или трёх, все время пожиравших Пантюшу страстным взглядом. Он вдруг сказал:

Впрочем, сейчас мы здесь, чтоб веселиться. Вальс, силь ву пле! – и, схватив под руку самую хорошенькую девицу, побежал с нею в зал. Все поднялись.

Приятно, когда учёность соединяется с весёлостью,- заметила ещё одна из свиты.

Но это бывает лишь в исключительных случаях,- строго сказала начальница, поглядев на учениц.

Она отвела в сторону Лососинова.