Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

Здесь живёт пол… пардон, гражданин Глухов?- спросил Степан Александрович у полной женщины, открывшей дверь.

А вам его на что? – спросила подозрительно женщина, слегка отступая, ибо в тёплые сени мгновенно ворвалась холодная январская вьюга.

Нас направил к нему его друг Лев Сергеевич Безельский.

А ну-ка подождите, я спрошу, какой такой друг.

Она захлопнула дверь, предоставив снегу заметать друзей.

Никакого Безельского нету,- сказала женщина, снова отворив дверь- Да вы скажите, по какому делу?

Степан Александрович обиделся.

Дело это настолько важно,- произнёс он внушительно,- что о нем я могу говорить только лично с господином Глуховым.

Да, да,- подтвердил Пантюша. И по комплекции женщины судя об её политических убеждениях, смело добавил: – Да вы не беспокойтесь, мы не большевики какие-нибудь.

Тогда их впустили в маленький домик с темной передней, откуда, раздевшись, они прошли в уютную с крашеным полом гостиную, освещённую керосиновой лампой. За столом, покрытым скатертью, сидел в кресле старичок и раскладывал пасьянс, а против него сидел кто-то вроде Льва Толстого в период написания «Чем люди живы». Он пил чай из блюдечка, с треском прикусывая сахар.

Вот к тебе пришли,- сказала женщина,- не знаю, кто такие.

Посетители назвали себя, и на испуганно-удивлённый взгляд полковника Степан Александрович произнёс:

Нам бы хотелось с вами поговорить конфиденциально.

А я вам, собственно, на что-с? – спросил полковник.

Очень важное дело, Лев Сергеевич Безельский полагал…

Да я не знаю никакого Безельского! Впрочем, позвольте, был такой Сергей Петрович Безельский ещё он пушку поднял и надорвался.

Ну, а это его сын,- уверенно заявил Пантюша.

Так, так, здоровый был человек, но пушка его все-таки осилила. Ну и что же?

Мы не можем при свидетелях,- сказал Степан Александрович, хмуро поглядев на толстую женщину и старика, который в это время перекувырнул чашку, положил на неё огрызок сахару и произнёс:

Так, стало быть, замётано?

Ты, Бумочка, с Данилычем выйди в кабинет, я вот с ними поговорю, а потом опять с Данилычем.

Только ты без меня ничего не предпринимай,- сказала женщина и удалилась с Данилычем.

Дело, собственно говоря, идёт о взрыве моста через Оку,- сказал Степан Александрович, умно и проницательно глядя на полковника.

Виноват…

Лев Сергеевич надеется, что вы поможете нам своим многолетним опытом и знанием укажете, как всего быстрее и безопаснее взорвать мост, то есть в том смысле, чтобы никто не мог заподозрить о нашем участии в этом деле.

В это время полковник внезапно откинулся на спинку кресла. Лицо его исказилось, глаза налились кровью и почти вылезли из орбит, и он несколько раз с выражением невыразимого страдания шмыгнул носом. Затем лицо его вдруг приняло обычное выражение.

С утра сегодня хочется чихнуть,- сказал он,- и никак не могу. У нас в полку был поручик, так он, бывало, когда ему также вот чихнуть хочется, схватится, бывало, за нос и бегает.

Старичок посмеялся:

А вы, господа, в самом деле, зачем приехали?

И тут, к великому недоумению Степана Александровича, Пантюша вдруг сказал:

– А что, этот старик Данилыч случайно не огородник?

Огородник.

А бриллиантов он не покупает?

Покупает.

Может он купить у меня вот эту вещь, это одна дама знакомая просила продать.

И, к негодованию Степана Александровича, Пантюша вынул из кармана футлярчик с брошкою Нины Петровны.

Пумочка,- крикнул полковник,- поди-кась сюда!

Степан Александрович встал, сверкая глазами.

Я не буду вам мешать,- произнёс он с тонким сарказмом в голосе и вышел в переднюю, а оттуда, одевшись, на улицу.

По широкой улице неслась метель, залепляя желтеющие огоньками ставенные щели. Степан Александрович думал об огромном, ужасно длинном и тяжёлом мосте, ледяными арками нависшем над застывшей рекой.

«Взорвать этот мост,- думал он,- и большевики слетят, а человек, считающий себя отставным полковником, быть может, даже гордящийся своим чином, нисколько не загорается этой идеей, а интересуется больше какой-то брошкой. А между тем стоило ему только захотеть, и мост разлетелся бы на мелкие куски. Почему я не сапёр, господи боже мой, почему я не сапёр».

Дверь отворилась, и вместе с полоской света на улицу выскочил Пантюша. Он, по-видимому, не в силах был скрывать свою радость, напевал и приплясывал.

По полторы тысячи за карат,- произнёс он,- и просил ещё привозить, завтра же начну всех своих тётушек перетряхивать. Этак, пожалуй, при большевиках заживём ещё лучше, чем при царе.