Сергей Заяицкий - Судьбе загадка (сборник)

Чего они на меня глаза таращат,- пробормотал тот.- Говорил, без шляпы неудобно.

Лососинов поглядел на него и ахнул. На лбу у Соврищева крупными лиловыми буквами написано было: «Немец».

Пришлось вернуться.

Теперь праздник был, так сказать, на улице Соврищева, а Лососинов имел вид слегка смущённый.

Свинья! – говорил Соврищев, стоя перед зеркалом и растирая лоб наслюнявленным пальцем: – Хам! Вот и не оттирается.

Ну ерунда, ерунда. Как так не оттирается…

Да… ерунда. Небось японские чернила-то!

А ты мылом…

Чтобы глаза защипало.

Ну разбуди горничную и вели подать горячей воды!

Разбуди-ка, попробуй!..

Да ведь у тебя две прислуги… Где кухарка? Да чёрт её знает… Одна спит целый день, а другой никогда дома нет…

Так ты бы прогнал их. Других бы нанял.

Да это и есть другие… я каждый месяц прогоняю…

Я не понимаю! – вскричал Лососинов.- Что это за люди?..

И потом,- продолжал Соврищев,- пиджаки пошвырял, устроил в гостиной какое-то чучело… Разбирай теперь сам… я не желаю… Ведь прийти кто-нибудь может… Свинья!

Ну, сегодня все на улице… никто не придёт…

Дураки на улице, а умные люди дома сидят… Поднял ни свет ни заря…

Болван! Шестой час.

Ну и что ж… я, может быть, всю ночь не спал… от мигрени страдал…

Ну, ну, мойся!..

И ничего нет, главное дело,- продолжал Соврищев, растирая лоб намыленной зубной щёткой.- Немцы, оказывается, ещё и Варшавы не взяли…

А ты бы хотел, чтоб взяли?.. Хорош русский! Действительно немец.

Сам ты немец… иди-ка разбирай чучело… Лососинов пожал плечами и пошёл в гостиную. «Чёрт знает,- думал он, снимая кастрюльку со щётки,- чем приходится заниматься в этот исторический день… Да… трудно воевать с таким народом».

Он понёс в кухню кастрюлю. Горничная проснулась и теперь сидела около окна, подперев щеку рукою и глядя на крышу, на которой кошка старалась поймать голубя.

Где у вас горячая вода? – спросил Лососинов, в пику ей решив все сделать сам.

– А где же ей быть,- отвечала та с сонной и добродушной улыбкой,- в коробке.

Я вас серьёзно спрашиваю,- крикнул Лососинов, покраснев от злости,- где вода?

В коробке вода.

Лососинов вернулся в комнату Соврищева. Тот продолжал с тоской тереть лоб, перелистывая от скуки «Всю Москву».

Она к тому же и грубиянка! – воскликнул он.- Издевается. Говорит вода – в коробке.

Соврищев вздохнул, и оба они пошли в кухню. Горничная снова спала на сундуке, с головой укрывшись какими-то юбками.

Ну вот,- сказал Соврищев,- дурак… Она не спала, надо было пользоваться, а ты даже не потрудился узнать, в какой коробке.

Да ведь это же нелепость!.. Сам посуди, ну как вода может быть в коробке?.. Просто ты их распустил… Они привыкли, что ты с ними амуришься.

И неостроумно,- пробормотал Соврищев,- вон коробка какая-то из-под «Эйнема».

Нет там воды никакой,- сказал Лососинов, заглянув в коробку.- Разбудить её, что ли?

Соврищев безнадёжно покачал головой и опять отправился к зеркалу.

Пойдём,- предложил ему Степан Александрович,- почти незаметно.

Спасибо.

Ей-богу… Если кто не знает, ни за что не разглядит. Хочешь мою фуражку с козырьком?

Что я, дурак, что ли?

Имей в виду, Соврищев,- крикнул Степан Александрович,- что эту фуражку носят не дураки, а русские солдаты! Те самые солдаты, которые там на кровавых нивах защищают идиотов вроде тебя.

Соврищев долго смотрел в зеркало и наконец проговорил:

Ну, пойдём!..

Они вышли на улицу.

Поесть бы,- сказал Соврищев,- у меня маковой росинки во рту не было.

Да,- пробормотал Лососинов,- в штаб теперь, разумеется, поздно.

Он был зол и недоволен тем, что его менее одарённый друг возымел над ним некоторую как бы власть и превосходство.

У входа в ресторан они столкнулись с двумя прекрасно одетыми джентльменами.

Немцы уже идут на уступки,- проговорил один, ткнув пальцем в вечернюю газетку.

Quidquid id est timeo Danaos et dona ferentes (Что бы это ни было, я боюсь данайцев, даже дары приносящих (лат.) ),- улыбаясь, возразил другой;- ручку Анне Сергеевне.

И они разошлись в разные стороны.

Муж Нины Петровны сразу получил высокий пост в Красном Кресте. Враги и завистники утверждали, что его с кем-то спутали, что будто он выдвинулся тем, что запел однажды канарейкой в присутствии высокой особы, одним словом, говорили все, что при этом говорить полагается. Сам он, получив пост, немедленно привлёк к себе на службу всех знакомых, и Нина Петровна была очень мила в белом фартуке и белой косынке. Лососинов и Соврищев посещали Нину Петровну, которую и заставали всегда в некоторой ажитации. Нина Петровна хотя и жила на даче, но в такие Дни считала нужным быть в Москве. Генерал неоднократно говорил, что если бы все дамы и барышни в те дни продолжали жить на даче и не считали нужным быть в Москве, то мобилизация прошла бы ещё лучше. Впрочем, это мелочь.