Майкл Эрард - Феномен полиглотов

С другой стороны, считается, что французам очень не нравится, когда какой-нибудь иностранец корежит их язык. Носители французского языка были бы более критичны при оценке ваших знаний, а, например, испанцы подошли бы к определению вашего языкового уровня более снисходительно. В Японии и Корее слабое знание иностранцем местного языка воспринимается с похвалой и одобрением, зато хорошее владение вызывает подозрительность. Уильям Раг, бывший посол США в Йемене и Объединенных Арабских Эмиратах, опираясь на свой многолетний опыт, говорил, что во время интервью арабским средствам массовой информации более правильным с точки зрения дипломатии является использование местного языка без оглядки на правильность произношения и применения грамматических конструкций: арабские зрители и слушатели, исходя из своих культурных традиций, предпочитают получать информацию из первоисточника, пусть и на плохом арабском, а не доверять словам переводчика, который может исказить смысл сказанного иностранцем. Из всего вышесказанного следует, что мнение носителя языка далеко не всегда является надежным критерием оценки, особенно в случае, когда носитель языка не имеет специальной подготовки.

Еще бо́льшая проблема – что уровни владения языком далеко не одинаковы даже среди носителей. При более-менее пристальном внимании к языковой практике любого сообщества становится ясно: правильность произношения, лексика и сложность применяемых грамматических конструкций в значительной степени зависят от того, какой социальный слой и географический регион страны представляет говорящий. Два человека, говорящие на разных диалектах одного языка, будут рассматриваться как носители языка даже при том, что они не могут объяснить, чем их версия языка отличается от стандартной. Тем не менее они могут выносить свои суждения, насколько правильно или неправильно иностранец говорит на их языке. Для жестовых языков данная проблема выглядит еще более серьезной. Под носителем языка в данном случае подразумевается тот, кто использует его с рождения, хотя большинство глухих детей рождаются у слышащих и, соответственно, не владеющих языком жестов родителей. (Возможно, я не прав, но этот факт может быть причиной того, что число студентов американских колледжей, изучающих язык жестов, выросло с 2006 по 2009 год более чем на 16 процентов: несмотря на наличие стойких сообществ глухих людей, нет никаких гарантий, что родившийся ребенок или взрослый человек никогда не попадет в эту категорию.) Стоит отметить: будучи биографом Меццофанти, Рассел никогда не указывал, кем были носители языка, чью оценку способностей кардинала он принимал в качестве доказательства.

Даже если представить, что все носители языка говорят одинаково, вызывает вопрос достоверность их оценки уровня знаний языка иностранцем. Ведь можно иметь произношение как у носителя языка, но при этом не иметь достаточных навыков для составления собственных, а не заученных фраз. Весьма спорно считать владеющим иностранным языком «в совершенстве» того, кто способен лишь бегло соединять слова, не задумываясь о вкладывании в них смысла. То, что часто называют «владением в совершенстве», на самом деле может быть всего лишь убедительной имитацией. Вполне возможно, что Меццофанти умел демонстрировать лишь видимость владения большинством из языков. Одним из доказательств служит его явное стремление к освоению фонетики, которое Рассел подметил, описывая английское произношение Меццофанти (курсив его): «Если бы я был настроен очень критично, – писал этот ирландец, – я мог бы сказать (как ни парадоксально это прозвучит), что по сравнению с речью носителей языка его произношение было слишком правильным, чтобы звучать абсолютно естественно ».

Менее очевидное предположение заключается в том, что точной оценке способностей Меццофанти препятствовал его социальный статус. Его встречи с визитерами, вероятно, имели довольно формальный характер и не предусматривали разговоров на неожиданные или личные темы. Он имел возможность контролировать направление беседы, с тем чтобы никто из посетителей не мог поставить под угрозу его репутацию полиглота. Кто из современников осмелился бы заявить, что католический кардинал на самом деле не знает того языка, владение которым декларировал?

Легенды о способностях Меццофанти имели и иные источники. Посещавшие Италию туристы живо интересовались выдающимися событиями, прославляющими или, напротив, вызывающими отвращение к католической церкви. В поисках контраргументов для своих противников, утверждавших, что католицизм представляет собой живой труп, церкви было выгодно представлять миру такого Меццофанти, который являл бы собой некий идеальный, теологически чистый образ, – именно таким он и предстает в биографии, написанной Расселом.