Филиппа Грегори - Меридон

Уилл взглянул на меня, и я отрицательно покачала головой.

– Нет, – ответил он. – Малыши здоровы?

– Да, – сказала она. – Крепко спят.

Она замялась, ей страшно хотелось остаться.

– Так я пойду? – нерешительно спросила она.

– Доброй ночи, спасибо тебе большое, – коротко сказал Уилл.

В дверях Салли остановилась и посмотрела на меня.

– Я знала вашу маму, мисс Джулию, – тихо сказала она. – Думаю, она была бы рада, что вы будете жить среди нас. Это необычно, но, думаю, она бы сама так сделала, если бы могла.

– Наверное, да, – ответила я.

Салли открыла дверь, и внутрь ворвался порыв холодного ветра, от которого пламя в маленьком очаге взметнулось.

Она ушла.

– Вся деревня будет знать к рассвету, – задумчиво произнес Уилл. – Можно никому не рассказывать. Ты голодная?

– Нет, – ответила я.

– Тогда – в постель, – тихо предложил Уилл.

Теперь, когда мы были так близки к тому, чтобы стать любовниками, я внезапно похолодела от волнения.

– Да, – неуверенно сказала я.

Он привлек меня к себе, обнял, бережно поднял и понес по скрипучей деревянной лестнице в комнату наверху, в задней части дома, в комнату, окно которой выходило на темное поле и дальше, на Фенни, мерцающие в ночном небе звезды и черную гряду Широкого Дола, окружавшую нас.

Уилл снял мои мокрые чулки и бриджи, осторожно, как горничная, освободил от льняной рубашки и уложил меня на мягкий соломенный тюфяк.

И любил меня до тех пор, пока небо не побледнело на заре и я не услышала пение весенних птиц.

Я проснулась так медленно и тихо, что, казалось, прошло несколько часов, прежде чем я поняла, что больше не сплю.

Первое, что я заметила, – стояла прекрасная тишина. Не гремели повозки, не кричали лондонские уличные торговцы, было так тихо, что я слышала свое дыхание, и в тишине, лишь подчеркивая ее, щебетали птицы.

Я повернула голову.

Человек, ненавидевший капканы, все еще спал, теплый, как лисенок в норе. Лицом он уткнулся мне в плечо, носом прижался к коже. Я улыбнулась, вспомнив, как ночью он сказал мне: «Боже мой, до чего же я люблю, как ты пахнешь!»

Я осторожно отодвинулась от него, чтобы не разбудить.

Яркое солнце играло на беленой стене. Спальня выходила на восток, и тень решетчатого окна узором ложилась на постель. Я приподнялась на локте и выглянула наружу.

Ночью был легкий морозец, и трава, унизанная росой, сверкала. На каждой травинке висела капля, горевшая на солнце. Наше окно было полуоткрыто, и воздух, лившийся в комнату, был холоден и сладок, как родниковая вода.

Я попыталась сесть, но рука Уилла тут же обняла меня – требовательно, неотвратимо. Он прижимал меня к себе, как ребенок прижимает любимую игрушку, не сознавая ничего во сне. Я дождалась, пока его хватка ослабнет, потом погладила его по руке и прошептала:

– Отпусти меня, Уилл. Я вернусь.

Он и тут не проснулся, но выпустил меня и глубже зарылся лицом в подушку, туда, где лежала моя голова. Я босиком подошла к окну и распахнула его.

Я наконец-то была дома.

Холмы Гряды высились по левую руку от меня, они были выше и прекраснее, чем мне помнилось. Взмывали вверх, испещренные белым, поднимались к облакам, основательные и крепкие. На одном из нижних склонов виднелся рубец – там валили деревья, а ниже шла борозда, выше которой лошади не могли втянуть плуг, так что наши поля заканчивались плавной дугой, опоясывавшей высокие склоны.

Я видела бледные поля с высохшей стерней и жирные темные поля, где только что распахали землю. Поля под паром были зелены и пышны. Даже изгороди казались темнее и свежее, там, где на них еще держались листья. На одном поле пожгли стерню, и там, где прошел огонь, остались черные дорожки.

От пепла земля зацветет. Гари появлялись и исчезали, и земля щедрее родила.

Прямо под окном лежал огород – маленький квадратик усердного труда. Одна главная дорожка, от которой отходили десятки других, как решетка, так что огород делился на квадратные грядки, к которым легко было подойти. Я видела купы лаванды и мяты, тимьян и большие светлые листья шалфея. Была там и рута, и фенхель, и грядки каких-то других растений, которые были мне незнакомы.

Надо будет их все выучить.

Кто-нибудь в деревне меня научит. Я знала, что выучу деревенские лекарства, словно всю жизнь ими пользовала.

Я больше не буду маленькой мисс Лейси, которую мог опаивать и дурачить лондонский шарлатан.

Тихо подал голос вяхирь, мягко, как кукушка.

За огородом виднелся сочный луг с хорошей травой, и на нем я увидела Море, который гулял туда-сюда, выставив уши и двигаясь, как вода. Должно быть, его привели прошлой ночью, в дороге он не пострадал.