Элизабет Вернер: Фея Альп

– Вольфганг Эльмгорст! – произнес Нордгейм, войдя в комнату и представляя своего спутника. – Кажется, он не совсем незнаком тебе, Алиса! Баронесса Ласберг!

Алиса медленно открыла большие глаза, имевшие все то же апатичное выражение. Ее взгляд не выражал ни малейшего интереса, и она явно не помнила ни лица, ни имени представленного ей человека. Баронесса Ласберг, напротив, явно удивилась. Только Вольфганг Эльмгорст, ничего больше? Те, кто не обладал титулами и чинами, обычно не появлялись в доме Нордгейма. Должно быть, этот молодой человек представлял собой что-то исключительное, если Нордгейм вводил его в свое общество! Тем не менее она ответила на глубокий поклон инженера холодно и сдержанно.

– Я не могу рассчитывать на то, что фрейлейн Нордгейм помнит меня, – сказал Вольфганг, подходя ближе. – Наша встреча была слишком мимолетна. Тем более благодарен я господину Нордгейму за то, что он представил меня. Однако я боюсь… надеюсь, фрейлейн, вы здоровы?

– Немного устала с дороги, – ответил Нордгейм за дочь. – Как ты себя чувствуешь сегодня, Алиса?

– Очень плохо, папа, – ответила девушка.

– Жара в этой узкой долине невыносима, – вмешалась баронесса. – Такая духота плохо действует на нервы Алисы. Боюсь, что она не выдержит здесь.

– Но врачи специально послали ее в Гейльборн, мы должны, по крайней мере, подождать результатов, – сказал Нордгейм тоном, в котором слышалось скорее нетерпение, чем забота.

Алиса ничего не сказала, и вообще, короткий ответ, кажется, исчерпал всю ее охоту разговаривать, она предоставила это отцу и баронессе.

Эльмгорст принимал в разговоре сначала лишь скромное участие, но затем незаметно завладел им, и нельзя было не признать, что он умеет привлечь внимание слушателей. Это были не обычные рассуждения о погоде и окрестностях; он говорил о вещах, довольно далеких от круга дамских интересов – о предстоящей постройке горной железной дороги. Он описывал величаво вздымающуюся гору Волькенштейн, зияющее ущелье, через которое предполагалось перекинуть мост, горные потоки и дорогу, которая пройдет через скалы и леса, долины и пропасти. Здесь не было технических подробностей; нет, ряд великолепных красочных картин, дающих живое представление о колоссальном предприятии, развертывался перед глазами слушателей, и инженеру в самом деле удалось заинтересовать их. Баронесса стала на градус теплее, она даже задала несколько вопросов, Алиса тоже слушала, и по временам ее взгляд почти с удивлением обращался на говорящего.

Нордгейм тоже был удивлен красноречием своего протеже. Он знал, что молодой человек имеет скромное происхождение и практически не бывает в обществе, а между тем Эльмгорст держал себя в салоне при дамах так непринужденно и уверенно, точно с юности привык к такой обстановке. В его обращении не проскальзывало и следа навязчивости – он умел оставаться в границах, требуемых первым визитом.

Разговор был в полном разгаре, когда вдруг появившийся лакей доложил со смущенной миной:

– Господин, называющий себя бароном Тургау, желает…

– Желает видеть своего почтеннейшего шурина, – перебил лакея рассерженный голос, и в ту же минуту сильная рука оттолкнула его в сторону. – Черт побери, что это у тебя за порядки, Нордгейм? Я думаю, легче добраться до китайского императора, чем до тебя! Я должен был пройти через три кордона, и, в конце концов, эти олухи в галунах все-таки решили не пускать нас! Ты привез с собой целую шайку таких болванов!

Алиса испуганно приподнялась при звуке грозного голоса, а баронесса в немом негодовании встала медленно и торжественно. Нордгейму такой способ докладывать о себе также не очень нравился, но он быстро овладел собой и пошел навстречу шурину, который появился в салоне в сопровождении дочери.

– Очевидно, ты только под конец назвал себя, – сказал он, – иначе такого недоразумения не возникло бы. Ведь прислуга тебя не знает.

– Не велика была бы беда, если бы к тебе допустили и просто честного человека, – проворчал Тургау, все еще красный от гнева. – Но здесь это, видно, не в обычае. Только тогда, когда я назвался «бароном», лакеи снизошли до милости доложить обо мне.

Ошибка прислуги была, впрочем, вполне извинительна, потому что барон и сегодня был в костюме горца; да и Эрна нисколько не походила на молодую баронессу в своем очень простом темном платье, пригодном скорей для прогулок в горах, чем для визитов, и такой же простой соломенной шляпе на волосах, которые сегодня были собраны под шелковую сетку, но весьма неохотно подчинялись такому стеснению. По-видимому, она еще сильнее отца чувствовала обиду из-за первоначального отказа впустить их, потому что стояла возле него с мрачным выражением и упрямо сжатыми губами, враждебно глядя на присутствующих. Сзади сидел неизменный Грейф, сердито скаливший зубы на лакея, который хотел прогнать его из салона.