Евгения Марлитт - Прихоти любви

Лошадь тотчас же остановилась, всадник соскочил и заключил молодую женщину в объятия.

– Наконец! – сказал он. – И ты тут, благодарю!

Не в силах вымолвить ни слова, Клодина спрятала голову у него на груди. Когда они медленными шагами направились к замку, она наконец произнесла:

– Я почувствовала, что ты здесь. Когда ты приехал, Лотарь?

– Четверть часа назад, дорогая.

– Куда же ты ехал? – спросила она, и по лицу ее промелькнула лукавая улыбка, удивительно красившая ее.

– К тебе, Клодина, – просто ответил он.

Она счастливо улыбнулась ему.

– Теперь ты должен знать, Лотарь, что я всегда любила тебя. Благодарение богу, что он направил твое сердце ко мне.

– Направил к тебе? – взволнованно повторил он. – Я полюбил тебя с того дня, как неожиданно встретил у матери-герцогини. Помнишь, ты пела «Фиалку» Моцарта?

– И потом: «Если хочешь отдать мне свое сердце!» О, помню ли я! Но, Лотарь, если ты уже тогда любил меня…

– Не спрашивай, Клодина, – остановил он ее, – тут лежат те мрачные годы, когда я страдал больше, чем могу сказать.

Она замолкла, снова посмотрела на облака и крепче прижалась к нему. Рядом с ней с другой стороны шла собака, а позади лошадь, которую Лотарь держал в поводу.

– Еще одно, – сказала она, взглянув в его взволнованное лицо. – Лотарь, если ты любил меня, то зачем делал мне больно своими колкостями, зачем унижал меня в моих собственных глазах, так что я приходила в отчаяние?

Он с улыбкой посмотрел на нее.

– Ах ты глупышка! Потому что сердце мое терзалось ревностью и страхом, потому что я страдал от любви к тебе, предвидел, что могло и должно было случиться. Я знал свет и его испорченность, знал, что, напав на тебя, клевета и низость втопчут тебя в грязь. А ты, упрямый ребенок, сделала для меня почти невозможным охранять тебя: наконец, потому что ты не хотела меня понять… Но все это прошло. Теперь ты моя, и я могу быть твоим руководителем, слава богу!

– Слава богу! – как эхо, тихо повторила она.

Лошадь опустила голову и пошла одна к конюшням. Они поднялись по лестнице, и барон Герольд отворил дверь.

– Войди в свой дом, Клодина, – взволнованно сказал он. – Мы будем жить в нем, а не там, в свете, если ты согласна.

Клодина улыбнулась сквозь слезы.

– Согласна ли я? Неужели ты до сих пор не доверяешь мне? Я ничего другого не желаю в целом мире.

Прошло три года.

В кабинете Иоахима сидела в сумерках фрау Беата и беседовала со своим мужем.

– Где Эльза? – спросил он.

– Дорогой, ты становишься еще рассеянней. Где же ей быть, как не в Нейгаузе? Она не может жить без своей тети Клодины и упрашивала меня до тех пор, пока я не послала ее туда с Гейнеманом. Так прекрасно в нейгаузовской детской, и нет никого лучше тети Клодины!

Впрочем, она должна скоро вернуться… Читал ты сегодняшнюю газету? Нет, ну так ты много потерял: во-первых, там сообщается, что слух о браке между его высочеством и принцессой Еленой все более и более подтверждается.

Я нахожу, что это желательно, потому что у маленькой принцессы, несмотря на ее взбалмошный характер, сердце доброе. Она так трогательно ухаживала за герцогиней в Каннах. В последние дни герцогини она ни на минуту не выходила из ее покоев. И она всегда оказывает Клодине столько внимания, видно, ей хочется все загладить. Конечно, я совершенно уверена, что предстоящий брак не по любви, потому что она еще не забыла Лотаря; она выходит за герцога потому, что считает это своим долгом, так же как и он…

– Я согласен, – сказал Иоахим, – что ужасно грустно жить без любящих женских глаз и нежной руки, – и поцеловал руку жены.

Фрау Беата рассмеялась – это был свежий серебристый смех, некогда околдовавший его. Он не понимал теперь, как мог прежде называть Беату, по-детски искреннюю и добрую, «варварской женщиной». Он однажды признался ей в этом, а она в ответ расхохоталась и сказала:

– Я чувствовала себя пригодной исключительно для хозяйства, а ты так высокомерно смотрел на меня, когда я уже любила тебя и твои стихи, и жаждала прекрасного в этой прозаической жизни. Но никто не хотел верить мне, ведь я была одержима бесом хозяйства, была очень скучна и чрезмерно строга…

Беата немного помолчала.

– Но слушай дальше. – И она продолжала свой рассказ: – Еще там написано, что Лотарь купил Альтенштейн. Глубокомысленный журналист пишет: «Вероятно, барон Герольд желает со временем передать старое родовое поместье своему второму сыну, родившемуся несколько месяцев тому назад; мы слышали, что пока там будет жить Иоахим Герольд фон Альтенштейн». Как «догадливы» эти люди! Мы ведь постараемся избежать этого? Иоахим, ты не увезешь меня из Совиного дома – я слишком счастлива здесь.