Анна Тодд: До того как

Тесса злобно смотрит на меня и еле сдерживает улыбку.

– Да, хрень, – говорит и, наконец рассмеявшись, тянется за расческой. – В два нам надо быть у Лэндона. Прилетели Кен и Карен, а я еще даже картофельный салат не сделала, хотя обещала.

Причесавшись, она усмехается и протягивает расческу мне.

Я мотаю головой. На фига мне расческа? Есть же пальцы.

– Ты готовься, а я займусь картошкой, – предлагаю я. – Пока посмотрим, как дети ищут яйца.

Тесса делает недовольную мину, словно не верит, что я могу приготовить картошку. Да все мне по силам… Подумаешь, курицу на прошлое Рождество сжег.

На Тессе белые хлопковые брюки и темно-синяя футболка. Она любит повозиться в саду во внутреннем дворике, и кожа у нее загорелая. Тессе нравится наш дворик в бруклинском доме; она считает это лучшей деталью таунхауса, который я приобрел в честь контракта на новую книгу.

В коридоре Тесса замирает у двери в комнату Эмери.

– Разбуди ее и приходите в гостиную.

Поцеловав меня в щеку, Тесса громко зовет нашего сына. Шлепаю ее по попке, и Тесса закатывает глаза. Как обычно…

Эмери лежит на кровати, свесив ноги. Постелька у нее в рисунок на тему диснеевских мультиков.

– Эм, – я нежно трясу ее за руку.

Она тихонько шевелится, но глаз не открывает.

Снова трясу ее, и она стонет: «Не-е-е», переворачивается на животик и зарывается мордашкой в подушку.

Мелкая притвора.

– Детка, пора вставать. Не то Оден заберет себе все конфеты…

Не успеваю договорить, как это белокурое чудо выскакивает из кровати. На голове у нее полнейший беспорядок. Волосы волнистые – как у меня, и густые – как у матери.

– Я ему покажу! – грозится Эмери, надевая тапочки и вылетая в коридор.

На кухне она спешит открыть каждый ящик.

– Где мои? – вопит Эмери.

Тесса смеется, а Оден в это время торопливо разворачивает шоколадное яйцо. Целиком глотает его и, пожевав немного, распахивает рот.

Тесса снимает у него с языка кусочек фольги, и мальчик улыбается. Зубки у него кривенькие, коричневые от шоколада. На прошлой неделе передний выпал, – сдохнуть можно от умиления. Теперь Оден слегка шепелявит, и я, как могу, его задираю. Такие у родителей бонусы, имею право.

– Мам! – жалобно кричит из коридора Эмери. – Папа мои спрятал, да? Я поэтому не могу ничего найти?

– Да, – злорадно хохочу я. – Да, я все спрятал.

Эмери милая девочка. Всего одиннадцать, а характер – будь здоров. Вот почему у нее мало друзей.

Эмери продолжает рыскать по дому, пока Оден поедает сладости и швыряет на пол муляжи травинок.

– Там еще барабан есть, – говорю ему.

Оден кивает. Все, что не из шоколада, его не интересует.

– Пап. – Эмери возвращается в кухню с пустыми руками. – Может, скажешь, где ты все спрятал, а? В этом году искать еще труднее, чем в прошлом.

Я сижу на барном табурете, и дочь обнимает меня за талию. Такая высокая для своего возраста. А еще думает меня одурачить.

– Ну пожа-а-алуйста, – умоляет она.

– Меня, дорогая, милым голоском не подкупишь, но я дам наводку. Радости нужно заслужить, не забыла?

Надув губки, она еще крепче обнимает меня.

– Помню, пап, – говорит Эмери, уткнувшись носиком мне в грудь.

Новая уловка? Я хихикаю и смотрю на Тессу – та наблюдает за Эмери с подозрением.

– Ищи там, куда никогда-никогда не заходишь. Там, где вещи, которые ты не помогаешь нам складывать. – Глажу ее по спине, и дочка тут же размыкает объятия.

– В стиральной машине! – кричит Оден, и Эмери, завизжав, бросается к нему. Гладит его, жутко довольного, по головке.

Не проходит и минуты, как Эмери бегом возвращается в кухню. В руках у нее корзинка с шоколадными яйцами – те выпадают на пол. Не обращая на них внимания, Эмери роется в корзинке. Тогда Тесса подходит и помогает прибраться. Эмери, похоже, не до учиненного ею же беспорядка.

Она садится на пол и кладет корзинку на скрещенные ноги. Уписывает за обе щеки цветные мармеладки. Тесса тем временем берет Одена на руки, и он обнимает ее за шею. Со стороны Оден ростом почти с мать. Вот объясните, как это у меня, гадского бунтаря, родились такие милые ласковые детки?

Нет, Эмери, конечно, тоже психовала, даже в стену цветами швырялась, но мы с этим легко справились: сняли дверь с петель. Я на детские штучки не ведусь. Просто мы, похоже, Эмери избаловали: ей всего одиннадцать и не на что злиться – она ведь не я. Оба родителя ее любят.

Серьезно, мои ребятишки просто чудо.

Мы с Тессой всегда рядом, и детки наши не ложатся спать без поцелуев и обнимашек. Мы друг дружке все говорим «Люблю тебя» на ночь. Эмери своевременно получает разные модные цацки, служащие валютой у мажористых деток в школе. Я не хочу, чтобы сын и дочь прожили мое детство – я-то носил дырявые ботинки. Пусть знают, каково это – хотеть чего-то вроде игрушек, и учатся их зарабатывать. Я наставляю их поцелуями, объятиями и добрыми словами. Уж на это я никогда скупиться не стану – так мы с Тессой решили еще в самом начале. Не буду я как мой отец – либо же отчим. Я хотел растить детей в любви, чтобы знали: они не одиноки в этом мире. Нельзя быть одиноким в таком огромном мире, особенно двум крохотным Скоттам.