Дэни Коллинз: Искушение для затворницы

«Англичанка, – мысленно повторил он, упрекая себя за минутную слабость. – Это что, наследственное – когда страсть так ослепляет, что невозможно даже улыбнуться, а тем более заговорить?»

Он утешал себя мыслью, что всему виной то, что он в последний раз был с женщиной больше двух месяцев назад. Родовое проклятие тут ни при чем.

У него нет ничего общего с отцом: только тот был способен так безоглядно влюбиться, что лишился жизни, оставив после себя бардак в наследство внебрачному сыну-полукровке.

– Ферн, познакомься: мой брат Зафир. Она ведь может так тебя называть, пока мы здесь? – Аминея отвернулась и, наклонившись к нему по-родственному близко, сжала его руку так, что он сразу пришел в чувство. – Будь к ней добр. Она стеснительная.

Ферн [1]. Какое подходящее имя. В его стране жаловали имена, вдохновленные природой, и что-то в ее чопорной манере напоминало ему курчавые, как она сама, молодые побеги папоротника, которые он наблюдал в поместье своего деда, гуляя по лесу в ожидании весны и окончания семестра, чтобы вернуться к теплу домашнего очага.

– Разумеется, – выдавил он в ответ, довольный жесткими нотами в своем голосе. Он и так уже внутренне досадовал, что находится не в том месте и не в то время, чтобы еще следить за интонацией. Тем не менее он неожиданно для себя произнес: – Если, конечно, я могу называть вас Ферн.

Он обращался бы к ней так, даже если бы она запретила, но ради протокола попросил позволения.

Вот проклятье! Нельзя желать ее так отчаянно, чтобы с ходу пытаться затащить ее в постель. Будто бы сразу было понятно, что она достанется ему.

Ее ресницы чуть дрогнули, и она кивнула, нервно ломая пальцы.

Ее смущение доставляло Зафиру садистское удовольствие. Он источал энергию альфа-самца, жажда самоутверждения кипела в его крови. Аминея, вероятно, заметила румянец Ферн, но от Зафира не утаилась чувственная природа ее реакции, что было вдвойне притягательно.

– Мы здесь одеваемся непринужденно, – щебетала Аминея. – Закутаемся снова, когда придут бедуины, а пока оазис в нашем распоряжении. Поэтому мне здесь так нравится. О, как же я этого ждала! – Она снова сжала его руку и нахмурилась: – Только вот ты какой-то унылый. В чем дело? Увидишь – будет весело, как в детстве. Пойдем, Ферн, палатки готовы, пора распаковываться.

Ферн начала водружать на плечо свой скарб.

Зафир хотел ей сказать, чтобы не беспокоилась – слуги все отнесут, – но вовремя вспомнил, что она работает на Раида. Она свое место знала лучше, чем сам Зафир.

Зато вещей у нее было огромное множество. Он поморщился, глядя, как она пытается взвалить на плечо уже третью сумку.

Зафир шагнул, чтобы помочь ей отнести вещи.

– Лучше я сама за ней вернусь, – настаивала Ферн, но он проигнорировал ее протесты и снял с ее плеча еще одну сумку, от которой, того и гляди, сломался бы ее хрупкий позвоночник. Он случайно провел пальцем по ее нежной, как перышко, коже, и жгучее влечение взволновало его вновь.

Невозможно было понять, чувствует ли Ферн то же, что и он, потому что она в этот момент склонила голову. Но он, кажется, заметил, что ее соски выделяются сквозь блузку. Никак не от холода – в такой-то зной.

И неужели только от этого у него сладостно заныло в животе?

Аминея с Раидом прошли уже полтропинки к лагерю, доверив Зафиру сопровождать Ферн. Он старался вести непринужденную беседу.

– Оазис занимает где-то семнадцать квадратных километров. Мой отец мечтал устроить здесь заповедник, когда мы были детьми. Одному племени позволено кочевать здесь без специального разрешения, когда они идут вслед за перелетными птицами. Вероятно, мы их еще застанем. Но всем остальным вход строго воспрещен.

– Я читала об этом перед путешествием. – В ее быстром ответе слышалось: «Спасибо, я уже обо всем осведомлена».

Она поспешила вперед.

«Оставь ее, пусть идет», – сказал Зафир себе. Хорошо, если она сообразила, что он не намерен с ней забавляться.

Но широко шагая, Зафир едва поспевал за семенящей походкой Ферн, от которой у нее все не проходил румянец на щеках. Он не мог отвести глаз от ее роскошных кудрей, подпрыгивавших при каждом движении, и от ее маленьких крепких грудей, которые, наоборот, были почти неподвижны.

И все это время она смотрела прямо перед собой, упорно не замечая его.

– Как долго вы учите девочек? – спросил он.

– Три месяца. – Она сверкнула на него таким враждебным взглядом, будто он нападал, а она пыталась защититься. – Я чувствую себя мошенницей, если честно. Аминея… ой, в смысле, Башира…