Эллина Наумова - Слишком женская история

– Не-ет, вы не угловой жилец. Вы палач по натуре. И ненавидите наше стремление жить по-нашему, – отводил душеньку Павел.

– Вот что, примак, внучкин муж, я тоже хочу жить по-моему. Ты об этом не догадываешься? У меня есть изолированная квартира, пенсия и здоровье. Но я терплю вас черт знает почему. Вы как тут оказались-то после свадьбы? Заявилась доченька, которую я последние годы только во сне видел: «Отец, я замуж выхожу. Мой единственный и последний шанс. Умоляю, пропиши к себе ребят. Ты один, уход может понадобиться. Мы же не чужие с тобой. Со временем им жилье останется, они всю жизнь добром тебя будут вспоминать». Я, дурак, кивнул, вместо того чтобы к Марье Кирилловне бежать свататься. Мне тогда всего шестьдесят семь было, чем не жених.

Дед вздыхал и надолго уходил во двор. Варвара и Павел сидели не шевелясь. Обоим мерещилось, что он уговаривает какую-нибудь соседку перебраться к нему, обещая квартиру ее детям или внукам. Желание вырыть землянку разрасталось в них до опасной мании.

За год до смерти деда им показалось, что он лишился рассудка. Девятого мая старик рассказал правнуку, что двух пальцев правой руки лишился на войне, но не в бою. Сам себе отрубил в конце сорок третьего, чтобы не слали больше под пули. Чтобы довезти домой медали на живой груди.

– Маразматик! – голосила Варвара. – Не позорься и нас не позорь! Мальчик тебя героем считает!

– Это правда… Жизнь… Время, – снова заладил дед.

– И не совестно вам? Другие гибли за Родину! – вырвалось у Павла.

– Щенок несамостоятельный! – рявкнул дед.

Павел увлек ошарашенную Варвару в кухню и тихо забубнил:

– Грязная же у служителей культа работа. Чего только не наслушаются на последней исповеди от уважаемых добродетельных людей.

– При чем тут священники? – простонала Варвара.

– Так он верующий, славный твой дедок. По несколько раз в год отправляет какие-то письма в церковь родной деревни. Разве ты не знала?

У Варвары не хватило сил даже ответить: «Нет».

Похоронив деда, они сделали ремонт. За два дня. Трудились днем и ночью. Не ели и не спали. Распахнули тайники, извлекли новые шторы, пледы, вазы, лампы. Дед определял все это словами: «Лишь бы деньги тратить». Он неделями нудил по поводу любой симпатичной безделушки. Легче было сразу прятать от него купленные вещи.

Не чувствуя усталости, муж и жена вприпрыжку бежали со свалки. Они дождались темноты и доверху забили вонючий мусоросборник обрывками обоев, жестянками от краски, блеклыми простынями, дедовскими брюками и рубашками. Жильцы становились хозяевами, угловая однокомнатная квартира любимым домом. Ребенку оборудовали рай за шкафом с кушеткой, узким стеллажом, торшером и игрушками на подоконнике.

– Всего-то и надо было, чтобы он исчез. Я теперь не брошу камня в отравителей престарелых родственников, – весело рассуждал Павел.

– А у меня гадко на душе, – вновь понесло недальновидную Варвару. – Может, о членовредительстве он в помутнении разума сказал. Ведь награды боевые были. Человек работал, воевал, работал… И скончался на раскладушке.

– Сам виноват. Надо было завоевывать и зарабатывать. Жил не для себя, не для семьи, а для государства. Пусть теперь оно и скорбит по своему верному рабу.

– Пашенька, тебе его нисколечко не жаль? – У Варвары задрожал голос. Наверное, в последний раз она чувствовала, что дед свой. Вернее, был своим.

– Варенька, – грустно, будто через силу, отозвался Павел. – Ну ладно, отравила ты мне сегодняшнюю радость. Тебе мало печатных нравоучений всяких представителей рода человеческого? Ты тоже хочешь учить нравственности? Зачем? Зачем остатками наших судеб доказывать, что твой дед был всегда и во всем прав? Он нас третировал, он измывался годами, Варя, годами.

– Что ты подразумеваешь под «зарабатывать»? Составлять липовые отчеты ради премий? Вставать гегемоном к станку, получив красный диплом инженера? Таскать что-то с завода? Воровать продукты на кухне детского сада? Брать взятки? Создать подпольный ночной цех на фабрике? Так это изобретения последнего времени. Дед был обычным электриком какого-то высокого разряда. Он о теперешнем разврате и не догадывался, – упрекнула Варвара. – А мне нехорошо. Я боюсь. Завтра начнется счастье – долгожданное и рукотворное. – Она мрачно оглядела преобразившуюся комнату. – Только я какая-то вчерашняя. Неужели мы ждали его смерти, чтобы спать в выходные до полудня, ругаться не шепотом, а во всю глотку и постоянно отделываться от малыша: «Иди, играй сам»?