Эллина Наумова - Слишком женская история

У Алены темнеет в глазах, и десятки синих звездочек мигают невпопад, как взбесившаяся от перегрузок иллюминация. А Варвара говорит о своем. Никак не угомонится. Ей уютно, сытно, тепло. Нечуткая, дурно воспитанная, болтливая Варвара. Ну, что там у нее сегодня? Ах, одна Алена живет так, как все хотят? Достойно и независимо? Варвара бьется, бьется – не получается. У друзей-приятелей тоже. Но Варвара радуется за Алену, а они завидуют. Берегись, сглазят. Никто, кроме лучшей подруги Варвары, правды не скажет, но завидуют, подражают и, чем дальше оказываются от идеала, тем хуже о нем думают.

«Пожалуйте в реанимацию, – кисло думает Алена. – Я еще котируюсь в виде образца для подражания». И вдруг понимает: свершилось! Как жаль единственного отпущенного ей мига озарения. Может, она поняла бы нечто более нужное душе, чем смысл Варвариного трепа. Купилась, идиотка. А Варвара просто готовится хвастаться. Вот влепит еще пару комплиментов и начнет. Так хлещут в парной веником по чужой нелюбимой спине – безнаказанно, грубо, злорадно готовясь ответить на неизбежное «спасибо» двусмысленным «всегда пожалуйста». Да, после самоуничижения хвастовство приобретает пикантный вкус. Вкус, будь он неладен. Рыба, жаренная на сливочном масле с луком, по вкусу напоминает грибы… Растительного масла Алена не выносит: когда-то хлебнула в потемках из бутылки, перепутала с лимонадом… Она стонет и зависает над раковиной.

– Ты не беременна? – искренне оживляется Варвара.

– Одинокую женщину спрашиваешь?

– Женщину спрашиваю.

– Я умираю, Варька.

– Ничего, я после трех абортов жива. А ты один как-нибудь выдержишь.

Алену скручивает выполосканной наволочкой. Ее рвет желчью.

– Благодари голодания, йогу, доклады, командировки и любовников, – торжествует Варвара.

Алена открывает кран и плещет на горящие щеки ледяную воду. Достает из холодильника минералку, пьет, вяло размышляя, удастся ли убить Варвару, если прицельно швырнуть в нее стакан.

– Благодарствую, подруженька, за сочувствие. Какая удача, что ты у меня есть. Давай еще кофе, и покурим, – наконец выбирает она реакцию. От бессилия.

– Тебе не вредно? – опасно для своего здоровья ехидничает гостья.

– Все, что со мной происходит, так и задумано и мне на пользу, – пытается взять реванш еле живая хозяйка.

– Я вижу, вижу.

Алена ее уже не слушает…

Вначале Аленины задатки мать определяла словом «бесстыдница». Выдворят Ольга с коллегой, заглянувшим только на полчасика, Алену на улицу под ее нарочито гнусавое нытье:

– Там гулять не с кем.

– А вон какие-то девочки играют, – кивнет в окно мать, прижимаясь к очередному лысеющему принцу. – Подружись с ними.

– Сама попробуй, – заворчит Алена, хлопая дверью.

Минут через пятнадцать неудовлетворенная обнаженная женщина по пути в душ остановится выкурить сигарету у неплотно задернутых штор. Глядь, а во дворе ее дочь бойко развлекается с незнакомыми детьми, да еще и командует ими.

Поссорится ли вспыльчивая Алена с одноклассниками, провинится ли перед друзьями, мать еще в суть дела вникнуть не успеет, а дочка уже готова извиняться и мириться, каяться и отвираться. С опаской нелюдимки женщина, выдерживающая только кратковременные связи, полезет с расспросами к беспринципной девочке. И Алена небрежно поведает, что мнения о ровесниках не меняла – жалки, скучны и глупы. Вины за собой она не чувствует, но знает, что остальные не лучше, поэтому возвращается к привычным гадам и гадинам.

– Как тебе удается манипулировать людьми, которым ты в подметки не годишься? – растерянно возмущалась Ольга.

– Представления не имею, – честно информировала дочь и уходила к этим самым людям. А ночью исписывала дневниковые страницы честолюбивыми глупостями.

Было в ней некое сочетание жутковатого и забавного, было. Алена умела выбиваться из сил, чтобы понравиться, изменить первое впечатление о себе на противоположное или, наоборот, усилить. А потом возвращала отношения в зачаточное состояние, чтобы, потрудившись еще, добиться какого-то нового оттенка в них. Человек получал от Алены то, что мог вместить, а отдавал то, что Алене хотелось.

Она же сама в те шальные детские времена мечтала быть для всех достойным образцом. Но статичность живого примера ее угнетала. И в юности Алена возжаждала лидерства. Ей ничего не требовалось, кроме людей вокруг себя. Хотя она рано сообразила, что они – самое рискованное вложение души и денег.