Бертрис Смолл - Любовь воительницы

– Здравствуй, моя маленькая кузина. Ты меня помнишь?

Зенобия тоже остановилась, и ее красота поразила молодого принца. Он знал, что ей едва исполнилось одиннадцать, но она уже обещала стать необыкновенно красивой женщиной! Она подросла с тех пор, как он видел ее два года назад, но тело ее еще оставалось детским. А ее длинные волосы, распущенные и не связанные лентой, были черны как ясное ночное небо.

Оденат протянул руку и погладил девочку по волосам – как мог бы погладить свою любимую салюки [2] Салюки – охотничья собака, персидская борзая, одна из самых древних пород на земле. , – затем взял ее за подбородок и приподнял милое личико. Волосы у нее были очень мягкие и бледно-золотистая кожа – тоже. Глаза же казались просто невероятными по красоте – миндалевидной формы, с густыми длинными ресницами, они были темно-серые, как грозовая туча, но в их глубине мерцали золотистые искры. Кроме того, у нее был изящный прямой носик и настолько прелестный ротик, что принц с трудом сдержался – ужасно хотелось наклониться и поцеловать Зенобию. Но он тотчас напомнил себе, что эта девочка все еще ребенок. Однако же она была очень соблазнительна – как настоящая нимфа.

– Да, я помню тебя, господин мой принц, – негромко ответила Зенобия.

– Мне так жаль, милая… Такое несчастье… – в растерянности произнес молодой принц.

Внезапно серебристо-серые глаза полыхнули, и девочка гневно воскликнула:

– Почему ты терпишь в Пальмире римских свиней?

Оденат невольно вздохнул и проговорил:

– Римляне наши друзья, и всегда ими были, мой цветочек. А то, что произошло, просто прискорбная случайность, – добавил он, памятуя о том, что рядом стоял имперский губернатор.

– Друзья не насилуют и не убивают ни в чем не повинных женщин! – презрительно фыркнув, заявила Зенобия. – И ты теперь стал одним из римлян, господин мой принц. А я ненавижу их! Ненавижу их и ненавижу тебя – за то, что ты позволяешь им убивать нас!

Оденат увидел, как чудесные глаза девочки наполнились слезами, но прежде, чем успел сказать еще хоть слово, она резко развернулась и убежала. Служанка, что-то проворчав себе под нос, поспешила следом за ней.

– Бедная малышка… – с печалью в голосе произнес принц. – Она единственный ребенок у своей матери, и они были очень близки, Антоний Порций. Сразу видно, как ужасно подействовало на нее это жуткое преступление.

Римский губернатор развел руками и пробормотал:

– Да, конечно… – При этом он подумал, что у Рима появилась скверная привычка создавать себе врагов.

Вернувшись в город, губернатор Антоний Порций тотчас же призвал к себе двенадцать офицеров, прикрепленных к двум легионам, находившимся под его командованием. Он подробно объяснил, что произошло, потом спросил:

– Поддержат ли нас в этом деле командиры легионов наемников?

– Я ручаюсь за моих людей, – сказал трибун африканского легиона. – Они терпеть не могут галлов.

Остальные молча кивнули, причем трибун другого легиона при этом пробормотал:

– Не вижу причин, по которым мои галлы сочли бы твое наказание несправедливым, Антоний Порций.

– В таком случае соберите весь гарнизон, – приказал губернатор.

Два римских легиона, то есть двенадцать тысяч солдат-пехотинцев плюс двести сорок кавалеристов и два полных подразделения наемников, собрались за главными городскими воротами Пальмиры. Такой сбор не мог не вызвать любопытства. Едва город облетела весть о передвижениях солдат, горожане высыпали за ворота, дабы посмотреть, что происходит.

На высоком помосте, под навесом, укрывавшим от жаркого солнца, сидел римский губернатор Антоний Порций – блистательный в своем белом одеянии с пурпурной оторочкой и с венком из поблескивавшего лавра на лысеющей голове – и явно чего-то ждал вместе с правителем Пальмиры, принцем Оденатом Септимием. Молодой человек двадцати двух лет, был предмет мечтаний многих пальмирских женщин – высокий, мускулистый, побронзовевший от солнца. У него были черные как полночь вьющиеся волосы, большие бархатисто-карие глаза, красивые чувственные губы и высокие скулы. И ему очень шла к лицу короткая белая туника, расшитая золотом.

Человек умный и образованный, принц занял в отношениях с римлянами позицию выжидания. Ему еще не хватало сил, чтобы свергнуть захватчиков, но кое-какие планы у него уже имелись. Гневные обвинения Зенобии – в том, что он стал одним из римлян, – весьма порадовали Одената, ведь это означало, что его хитрость удалась и римляне ему доверяли.