Эль Кеннеди - Ошибка

– Господи, откуда у тебя эта одержимость серийными убийцами? – Он ухмыляется. – Эй, вот что должно быть твоей специальностью. Составление психологических портретов убийц.

Черт. А это неплохая идея!

Решив отложить мысли о профессии на потом, я снова обхватываю руками его шею:

– Вопрос.

Он сверкает глазами:

– Давай.

– Мы уже можем поцеловаться, или ты хочешь еще извиняться?

– Зависит оттого, нужны ли моей девушке еще извинения.

– Нет. Мне нужно это . – Я обхватываю его затылок и притягиваю его рот к своим губам.

Этот поцелуй… какой-то волшебный. Когда мы вместе, все волшебно. Наши языки отчаянно переплетаются, у меня кружится голова, а тело поет.

– Люблю тебя, Джонни, – шепчу я ему в губы.

Его смех согревает мое лицо. Прильнув губами к моему рту, он шепчет в ответ:

– Я тоже тебя люблю, красавица.

На следующее утро я просыпаюсь рядом с прильнувшей ко мне Грейс, и это самое потрясающее ощущение на свете. Она осталась у меня, и мы не могли уснуть до четырех утра, то разговаривая, то обнимаясь, то занимаясь сексом. И не пустым, бессмысленным, в котором я никогда не отказывал себе с самого начала учебы в университете. Секс с Грейс наполнен смыслом. Я ощущаю себя не пустым, а, наоборот, переполненным эмоциями, которые даже не могу описать.

Грейс шевелится в моих объятиях, а я рассеянно играю с прядью ее волос, наматывая на палец.

– Доброе утро, – говорит она и, подняв голову, зевает.

– Доброе утро.

– Который час?

– Половина одиннадцатого.

– О нет! Мы проспали? Разве тебе не нужно на тренировку?

– Через пару часов.

– А, ну ладно. Мы вчера легли очень поздно.

Она соскакивает с кровати и начинает искать свою одежду. Я ухмыляюсь, потому что только меня следует винить в том, что ее штаны закинуты на комод, а кружевные трусики, скомканные, валяются у противоположной стены. Подайте на меня в суд. Но извинения делают из меня сексуально озабоченного.

– Ничего, если на сегодняшнюю игру я приглашу Морриса и Дейзи? – Грейс натягивает трусики на свои гладкие голые ножки, и я так отвлекаюсь на эту картину, что уже через наносекунду забываю, о чем она спросила.

Мой член твердеет, натягивая простыню, словно пытаясь привлечь внимание Грейс. Она вздыхает, заметив эту импровизированную палатку.

– Клянусь, каждую секунду у тебя на уме один только секс.

– Почти, – соглашаюсь я и поигрываю бровями. – Зачем ты одеваешься? Может, лучше вернешься ко мне и сядешь на мой член?

Она закатывает глаза:

– Конечно, если хочешь, чтобы я тебя опи`сала. – Когда я открываю рот, она поднимает руку. – И не смей говорить, что тебе это нравится, потому что я против мочеиспусканий в нашей сексуальной жизни.

Рухнув на бок, я истерично ржу.

– Расслабься, – заикаясь, выдавливаю я сквозь смех. – «Золотой дождь» меня не возбуждает.

Грейс фыркает:

– И слава богу.

Она выскакивает в коридор, чтобы воспользоваться ванной комнатой, а я с большой неохотой вылезаю из постели и натягиваю спортивные штаны. Может, предложить Грейс позавтракать в кафе? После наших вчерашних энергичных секскапад, я смог бы с легкостью проглотить огромную тарелку обжаренных в масле бекона, сосисок и… и тренер убьет мня за то, что на тренировке я буду медленно кататься и падать из-за переизбытка жиров. Чертов сезонный режим питания.

Я слоняюсь по комнате в ожидании, когда вернется Грейс, потому что мне вдруг тоже приспичило. Жужжание телефона отвлекает мой вот-вот готовый разорваться мочевой пузырь, но когда на экране появляется номер моего брата, мое хорошее утреннее настроение тут же испаряется.

– Привет, – говорит Джеф, когда я отвечаю. – Сможешь сегодня приехать?

Я сдерживаю стон.

– У меня тренировка через полтора часа.

– Тогда приезжай прямо сейчас. Мы успеем все уладить до этого.

– Уладить что? – осторожно спрашиваю я.

– Понятия не имею. Папа говорит, что хочет сообщить нам что-то очень важное, но в детали он не вдавался. Марти согласился подменить меня в мастерской, так что тащи поскорей сюда свою задницу. Это не займет много времени.

Я кладу трубку, чувствуя еще бульшую обеспокоенность. Отец хочет сообщить нам что-то важное? Что, черт возьми, это может быть? У нас не было семейного совета… да ни разу его не было. Папа никогда не усаживал нас, чтобы поговорить, серьезно или не очень.

Я все еще хмурюсь, когда появляется Грейс, и моя тревога тут же передается и ей: