Барбара Картленд: Цветок пустыни

Шейх отдал приказ, и всадники вновь помчались вперед.

– Куда мы едем? – спросила Вита.

– В Дамаск!

– Как в Дамаск? – изумленно переспросила она.

– Я собираюсь сдать тебя с рук на руки английскому консулу, – сказал он резко. – Тебе нельзя больше оставаться в пустыне. Это слишком большой риск!

Вита посмотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых отразилась тревога и невысказанный вопрос. Шейх улыбнулся.

– Ты полагаешь, что слишком неудобно путешествовать в моих объятиях? Не беспокойся, Дамаск недалеко, всего в десяти милях отсюда. Это не займет много времени.

– Ты же знаешь… я бы хотела всю жизнь быть… рядом с тобой, – тихо ответила Вита, продолжая глядеть ему прямо в глаза.

Но он отвел взгляд. У нее упало сердце. Она все поняла без слов.

Он собирался оставить ее в Дамаске, в безопасности, под защитой консула, а сам… сразу же исчезнет в пустыне – теперь уже навсегда… Ей предстоит еще одно расставание, которое на этот раз окончательно разобьет ей сердце.

Но Вита постаралась отогнать эти мысли, сказав себе, что прекрасные минуты, когда она может быть с ним, чувствовать его объятия, наслаждаться его поцелуями, – нежданный подарок судьбы, на которой она не рассчитывала. Так зачем же отравлять их сожалениями о том, что должно неизбежно случиться?

Чарльз Фентон как-то сказал ей, что любовь – это боль, пронзающая сердце и душу, и бывают минуты, когда кажется, что эту боль невозможно выдержать.

«Но бывают минуты, – говорил он, – когда тебя охватывает такой восторг, что ты понимаешь: и боль, и мука – все это того стоит».

«Вся моя боль и мука стоит одних только этих мгновений восторга», – утешала себя сейчас Вита.

Но в то же время душа ныла при мысли, что она должна расстаться с ним. Вита чувствовала себя так, словно сердце ее истекает кровью, и почти не надеялась, что эта рана когда-нибудь заживет.

– Любовь моя, – тихо прошептал он, наклонившись к ее волосам, и от этих слов дрожь прошла по всему ее телу.

Почувствовав, как она дрожит, он еще сильнее сжал ее в объятиях, словно стараясь защитить от той боли, которую сам же вынужден был причинить.

– Сокровище мое, если бы этот дьявол что-нибудь с тобой сделал, я бы разрезал его на куски.

И Вита вновь задрожала, на этот раз от ненависти, прозвучавшей в его голосе.

– С тобой я чувствую себя в полной безопасности, – прошептала она.

Ехать ей было очень удобно. Шейх, как многие бедуины, не пользовался настоящим седлом и стременами. На спине лошади привязывалась мягкая подушка, ехать на которой было одно удовольствие. Уздечкой он также не пользовался, морда лошади была просто обвязана мягкими кожаными ремнями. Тем не менее он прекрасно контролировал малейшие движения своего прекрасного жеребца.

Вита знала, что бедуины, как правило, ездят только на кобылах, и понимала, что выбор лошади не менее ярко, чем все остальное, характеризует нрав ее возлюбленного.

Сейчас же она молила только об одном, чтобы этот путь до Дамаска никогда не кончался.

«Если бы только мы могли ехать вот так бесконечно, чтобы он сжимал меня в своих объятиях и шептал слова любви!» – мечтала она.

Девушка понимала, что здесь, с ним, посреди дикой пустыни, она в полной безопасности, как никогда не была и никогда не будет больше в своей жизни.

Мир без него представлялся ей ужасным и пустым – местом, где ее подстерегают не только такие конкретные опасности, как шейх Фарис, но и неясные, таинственные, а оттого еще более страшные. И еще ее впереди ждал брак с лордом Бэнтамом.

Словно догадавшись о том, что она сейчас думает, шейх чуть наклонился к ней и сказал:

– Не терзайся так, любовь моя. Ты должна сказать себе: Инч Аллах! – на все воля Всевышнего. И, возможно, однажды мы снова встретимся при более благоприятных для нас обстоятельствах.

– Это «однажды» может наступить еще очень не скоро, – грустно отвечала Вита, – а я хочу быть рядом с тобой теперь… и всегда.

Она услышала вместо ответа тяжелый вздох, вырвавшийся из его груди, и поняла, что он чувствует то же самое.

А когда вдали показались минареты Дамаска, Виту вдруг охватило отчаяние, которое невозможно было выразить словами. Да и что тут можно было сказать.

«Теперь Дамаск уже никогда не будет для меня Шаум Шериф! – «Святым и благословенным» – с грустью подумала Вита. – Теперь это для меня «Проклятый город», ведь здесь я должна навсегда расстаться с человеком, которого люблю больше жизни, и, наверное, с самой мечтой о любви!»