Оскар Уайльд: Пятьдесят оттенков Дориана Грея

– Эти слова лишены смысла для меня, – ответил Дориан.

– Не говори так! – воскликнула Розмари. Ее ладони были все еще обращены к небу. – Ты сделал много зла. Господи! Этот ужасный человек как будто наблюдает за нами.

Дориан некоторое время смотрел на портрет, затем тихо рассмеялся, как будто услышал что-то. Его взгляд упал на какой-то предмет, лежащий на столе. Он прошел мимо Розмари и взял его со стола. «Почему он так странно ведет себя? Вечная молодость, наверное, свела его с ума», – думала Розмари и, закрыв глаза, сосредоточилась на молитве. Она хотела помолиться немного и затем навсегда оставить этот дом. Ее возлюбленный был безумен. «Уйти сейчас же!» – решила она, но остановила себя. Нужно хотя бы попытаться спасти его душу. То, что случилось с ним, – это отчасти ее вина. Возможно даже, что вина целиком лежит на ней.

Дориан медленно подошел и опустился рядом.

– Да, – проговорила она. – Давай помолимся.

– Розмари, – произнес он мягко. – Встань. Я так долго не видел тебя.

Розмари перестала молиться. Его голос изменился. Теперь он был спокойным и ласковым. Она открыла глаза. Он смотрел на нее с бесконечным вожделением. Розмари столько раз видела этот взгляд в своих мучительных ночных сновидениях. Он сжал ее руку. На мгновение она отчетливо услышала, как тихо в комнате. Затем ее захватила волна чувств – она снова принадлежала ему. Страшное проклятие, кровное родство, годы одинокого существования – это все не имело значения. Он касался ее – это было самым главным и самым прекрасным ощущением в ее жизни.

Дориан поднял ее с колен и поцеловал, и, как только они коснулись друг друга губами, их языки сплелись. Да! Ее язык как будто проснулся от долгого сна. Она обхватила его за шею, вдыхая его запах. Одной рукой он сжал оба ее запястья. Ему все еще нужно было сохранять власть над ней. На этот раз она была готова на все. Одно прикосновение – и она взорвется. Розмари тесно прижалась к нему. Она горела как в лихорадке и была как бутылка шампанского, из которой вот-вот вытащат пробку.

– О, Дориан! – воскликнула она, ожидая почувствовать его твердый пенис. Она прижималась к нему все сильнее, но что-то было не так. Он снова поцеловал ее.

Спиной она ощутила прикосновение лезвия, но подумала, что это его рука. Он продолжал нажимать, пока ее не пронзила невыносимая боль, которая была сильнее всего, что она когда-либо испытывала. Она закричала, когда Дориан выдернул нож и вонзил его еще раз. Он все еще прижимал свои губы к ее губам, и его язык повторял движения ножа. По спине поползла густая горячая влага. Розмари попыталась вырваться из его объятий, но он впился ей в рот с ужасающей силой, а она тем временем становилась все слабее. Она ощутила покалывание в руках. Горлом хлынула кровь, она задыхалась, а он продолжал целовать ее.

Дориан еще раз достал нож и воткнул его в вену за ухом.

«Если будут грехи ваши как багряное… Если будут грехи ваши как багряное…» – Розмари машинально повторяла про себя эту строчку, пока не услышала, что голос матери позвал ее. Он был словно дуновение теплого ветра среди моря прекрасных желтых маков.

Стояла полная тишина, которую нарушал только стук кровавых капель о потертый пол. Подолом ее юбки он вытер рукоять ножа и положил его на стол. Затем усадил тело Розмари на стул. Дориан вспомнил, как много лет назад, еще в самом начале пути, он так же тащил обмякшее тело некой юной актрисы к маленькому столику в гримерной. Но Сибила Вейн была жива, а Розмари Холл – и в этом сомневаться не приходилось – нет. Хотя выглядела она вполне живой, если не считать красной неровной дорожки, сбегающей по ее шее, и черной лужи, которая становилась все шире на столе. Казалось, она просто спит. Дориан так и оставил ее на стуле, накинул покрывало на портрет и закрыл за собой чердак. Нужно было подумать, что делать дальше.

В комнате он взял лампу и изучил свое лицо в зеркале. Ничего не изменилось. Ему приходила в голову мысль о том, что если он убьет Розмари, вместе с ней может исчезнуть и проклятие. Но нет – он выглядел еще более юным и невинным, чем обычно. Никто бы не подумал, что он только что убил женщину.

Несмотря на ненависть, которую вызывала в нем Розмари, он не собирался убивать ее. Просто в какой-то момент ненависть достигла предела. Он смотрел на ее дрожащую спину и руки, сложенные в молитве. Она, как старая гончая, нуждалась в том, чтобы ее освободили от бремени существования. Он представлял, как размозжит ей череп камнем. Но на чердаке не было камней. Внезапно нож, который он принес сюда несколько лет назад, чтобы перерезать какой-то шнур, блеснул в темноте стальным лезвием, как будто напоминая о себе, как будто зная заранее, что ему предстоит сделать. Он просто хотел покончить со всем этим. Но для того чтобы убить ее, ему необходимо было еще что-то – вдохновение. Необходимо было дойти до крайней точки отвращения. Тогда ему пришла в голову мысль о поцелуе. Какое радостное смущение охватило ее, когда он заставил ее встать. С какой страстью она ответила на поцелуй своими увядшими, как цветок, губами. Никогда в жизни он не делал ничего, более омерзительного.