Оскар Уайльд - Пятьдесят оттенков Дориана Грея

Дориан взял желтую книгу, которую отправила ему Хелен. Автор не был указан, и казалось, что это первая книга, когда-либо написанная на земле. Страницы готовы были рассыпаться от ветхости. Он сел в кресло и через минуту уже не замечал ничего вокруг. Это была самая странная книга из всех, что ему доводилось читать. Он читал, и ему казалось, что перед его взором под прекрасные звуки флейты проходят все человеческие грехи, наряженные в роскошные одеяния. То, что не раз являлось ему в неясных снах, стало реальностью. То, о чем он не смел даже мечтать, становилось возможным.

В романе не было сюжета, и это сближало его с жизнью. Он назывался «Страсти по Альфонсу Гри». В нем был всего лишь один герой, молодой парижанин Альфонс Гри, который пытался воскресить к жизни страсти и мысли прошедших веков и испытать всю гамму чувств, через которую проходил человеческий дух. За основу он брал самые безыскусные из изобретений человеческой мысли – самоотречение, которое люди несправедливо назвали добродетелью, и мятеж плоти, который до сих пор носит название греха. Альфонс Гри не брезговал никем – даже нищей калекой, отсутствие ног и воровские наклонности которой компенсировались смазливым личиком и невероятно длинным языком, который умел вытворять самые невероятные вещи с главным мужским органом.

Автор не пренебрегал ни единой деталью, но язык был труден для восприятия. Метафоры, избыточные, как цветы орхидеи, были такими же изысканными, как их аромат. Описания ощущений, которые испытывал герой, можно было бы приписать философу-мистику и самому откровенному порнографу. Сложно было понять, что это – духовные упражнения средневекового святого или исповедь современного грешника. Эта была опасная книга. От ее страниц исходил душный запах ладана, который отравлял сознание. Ритмическое звучание монотонных фраз, которые, казалось, состояли из чередующихся повторов, погружало Дориана в мечты, из которых рождались сладострастные образы. Вожделение до такой степени накаляло его изнутри, что его начинала бить лихорадка. Он читал и несколько раз был вынужден открывать свой ящик, полный вульгарных открыток, и опорожнять свой пенис прямо на гладкие простыни.

Ему приходилось напоминать себе, что это всего лишь слова. Слова! Он повторял это снова и снова – «слова», – чувствуя, что они постепенно освобождаются от смысла. Слова обладали такой ясностью, такой живостью и такой жестокостью, такой магической силой! Казалось, они могут плавить самый прочный материал и обладают собственной сексуальной энергией.

Он чувствовал, как слова ползут вверх и вниз по позвоночнику и забираются к нему в брюки. Он чувствовал потребность выйти из этой комнаты, убежать из этого дома. Ему нужно было курить, вдыхать запахи, смеяться, танцевать и заниматься любовью. Решено! Нужно увидеться с Хелен. Какой смысл прятаться от своей изначально порочной природы? Какой бы путь ни избрал Дориан – он будет вымощен грехами. В конце концов, желание провести одну ночь, полную чувственных наслаждений, было не более кощунственным, чем его намерение жениться на собственной сестре и породить целый выводок ублюдков, обреченных на адские муки. Да, он должен увидеть Хелен. Они съедят по кровавому куску мяса в Сент-Джеймс, а потом поедут в Бренди-Бэл и как следует напьются бурой жидкости, от которой раздуваются животы, а сердца наполняются предательской храбростью.

Одеваясь к ужину, он не удержался и снова взглянул на себя в зеркало. У Розмари был верный глаз художника – он действительно был идеалом мужской красоты! Ему даже не нужно было упражняться, чтобы сохранить прекрасную фигуру. А лицо! Его взгляд проникал до глубины души. И эта красота останется с ним навсегда. Он тщательно изучил свое лицо в зеркале, пытаясь заметить хоть один изъян, но нет – оно было совершенным. Он пригладил брови и, ощупав выдающийся вперед подбородок, торопливо начал бриться. Он задел шею острым лезвием бритвы, но на коже не осталось и следа. Портрет будет кровоточить вместо него.

Дориан уже собирался уходить, как вдруг уловил в зеркале знакомое выражение лица – не свое. Это было лицо Розмари. Господи, как он мог не замечать этого раньше? Тот же овал лица, линия губ, безупречная улыбка.

«Ничего удивительного», – подумал он, и это должно было стать последней мыслью о его возлюбленной, Розмари, на долгое время. Она появлялась иногда в его снах, но, как только отнимала свои красивые полные губы от его губ, лицо ее хмурилось, морщилось, искажалось, превращаясь в отвратительную гримасу. И она напоминала уже не его, а их уродливого отпрыска – портрет.