Оскар Уайльд: Пятьдесят оттенков Дориана Грея

– Дориан Грей? Так его зовут? – Она подошла к Розмари, которая встала с кресла и расхаживала перед картиной.

– Да. Я не собиралась тебе говорить.

– Почему же?

– Не знаю, не могу объяснить, – вздохнула Розмари. – Скажем так, я в последнее время нахожу удовольствие в том, чтобы хранить секреты. Кажется, это сейчас единственное, что придает жизни чудесный оттенок таинственности, романтики. Мне нравится скрывать его ото всех. Тебе это, наверное, кажется ужасно глупым?

– Нисколько, – ответила Хелен. – Ты забываешь, что я замужем, а одна из прелестей брака состоит в том, что ложь становится необходима как одной, так и другой стороне. Я никогда не знаю, где сейчас находится мой муж, а он не знает, что делаю я. Встречаясь за ужином, мы с абсолютной серьезностью рассказываем друг другу самые невероятные истории. Ему, правда, это не очень удается. А вот я гораздо больше в этом преуспела. Я никогда не путаюсь, а он – постоянно. Но всегда лучше промолчать. Зачем устраивать скандал?!

– Не выношу твоей манеры говорить о семейной жизни, Хелен, – сказала Розмари, подходя к дверям в сад. – Я уверена, что ты очень хорошая жена, просто стыдишься своих собственных добродетелей. Ты удивительная женщина! Ты все время говоришь о пороках, но никогда бы не поступила безнравственно. Твой цинизм – это всего лишь поза.

– Естественность – это поза, и самая невыносимая, – провозгласила Хелен и засмеялась. И рука об руку две девушки вышли в сад и расположились на бамбуковой скамье в тени высокого лавра. Солнечный свет скользил по глянцевой поверхности листвы. Из травы робко выглядывали маргаритки. Розмари на мгновение закрыла глаза, наслаждаясь яркостью солнечного дня. Последние четыре года летние месяцы она проводила здесь и всегда радовалась саду; утренняя прогулка давала ей вдохновение, а вечером успокаивала мысли, теснящиеся в голове после долгого дня, проведенного за холстом. Она выпустила локоть Хелен и, обхватив себя руками, глубоко вздохнула. Розмари так устала, что, кажется, могла бы заснуть прямо здесь. Но, как только она расслабилась, образ Дориана Грея ворвался в ее мысли, пожирая ее взглядом своих темных глаз. У нее перехватило дыхание, и она открыла глаза.

– С тобой все в порядке? – спросила Хелен, играя своими карманными часами.

– Да, извини, просто столько разных мыслей в голове. Мне так нравится, когда ты рядом, но в последнее время я сама не своя.

– Даже не знаю, отчего это, – Хелен лукаво улыбнулась.

– Наверное, я слишком много сижу взаперти, – сказала Розмари, и ей вдруг захотелось, чтобы Хелен не так часто брала на себя роль придирчивого критика, а оставалась просто внимательным другом.

– Что ж, боюсь, мне уже пора, – сказала Хелен, как будто показывая, что такая роль ей не под силу. – Но сначала ты должна ответить на мой вопрос.

– Какой? – спросила Розмари, не поднимая взгляда от травы под ногами. Там не было Дориана Грея.

– Ты сама прекрасно знаешь.

– Нет, не знаю, Хелен.

– Я хочу услышать причину, по которой ты не хочешь выставлять портрет Дориана Грея. Настоящую причину.

– Я назвала тебе настоящую причину.

– Нет, не назвала. Ты сказала, что в портрете слишком много от тебя. Но это просто ребячество. Почему ты не признаешь, что влюблена в него и, поскольку не можешь обладать самим Дорианом Греем, хочешь оставить себе его прекрасный портрет, на котором он всегда останется в расцвете своей молодости?

Сердце Розмари учащенно забилось. А если слова Хелен правда? Она не хотела разбираться в том, почему не хочет расстаться с портретом. Но сейчас она поняла, что Хелен права, по крайней мере, наполовину. Все было еще более запутанно. Она не просто не хотела расстаться с портретом – хотя одна только мысль об этом приводила ее в ужас, – Дориан Грей не отпускал ее. Хотел он этого или нет – а она склонялась к мысли о том, что хотел, – он проник в ее подсознание и открыл потайную дверь, завладев ключом к ее мыслям.

Порыв ветра сорвал несколько лепестков с дерева, и ветви сирени, густо усыпанные лиловыми соцветиями, качнулись в неподвижно дремавшем воздухе. У стены застрекотал кузнечик, голубой нитью на невесомых коричневых крылышках проскользнула тонкая стрекоза.

– Я провожу тебя, – сказала Розмари.

– Прежде чем уйти, могу я хотя бы узнать, как ты познакомилась с этим Дорианом Греем?

– Ты невыносима, – Розмари попыталась изобразить досаду, но эта просьба вызвала в ней удовольствие. Она сотни раз воссоздавала мысленно сцену знакомства с Дорианом Греем. Она не могла не поддаться искушению поделиться этим с кем-нибудь. Лицо Розмари против ее воли приняло мечтательное выражение. – Два месяца назад был прием у леди Брэндон. Естественно, у нее наготове были подходящие ухажеры для меня – наискучнейшие типы, как и все, с кем она меня когда-либо знакомила. Через десять минут мне уже отчаянно хотелось сбежать от этих утомительных академиков, как вдруг я почувствовала на себе чей-то взгляд. Я обернулась и в первый раз увидела Дориана Грея. Когда наши взгляды встретились, я почувствовала, что бледнею. Не знаю почему, но меня охватил ужас. Я поняла, что передо мной личность настолько притягательная, что стоит мне поддаться этому обаянию, и он поглотит меня, мою душу, даже мое искусство. Я противилась всякому постороннему влиянию на мою жизнь. Ты же знаешь, Хелен, как я стремлюсь быть независимой. Я всегда была хозяйкой собственной судьбы… до тех пор, пока не встретила Дориана Грея. После этой встречи… не знаю, как объяснить. Что-то подсказало мне, что я на пороге страшного кризиса, что судьба приготовила мне величайшие радости и величайшие страдания. Я испугалась и повернулась, чтобы уйти. Я сделала это бессознательно, скорее из трусости. Конечно, попытка сбежать не делает мне чести.