Анна Тодд: После ссоры

Когда я захожу обратно в дом, мои руки и лицо уже онемели от холода. Мама сидит в кресле и читает журнал.

– Я могу остаться на ночь? – спрашиваю я.

Она бросает на меня короткий взгляд.

– Да. А завтра мы подумаем, как тебе заселиться назад в общежитие, – говорит она, а затем возвращается к чтению.

Понимая, что больше от нее ничего ждать не стоит, я поднимаюсь в свою бывшую комнату, где после моего отъезда ничего не изменилось. Мама все оставила на своих местах. Мне даже не хочется смывать макияж перед сном. Как бы это ни было сложно, я заставляю себя заснуть, и мне снится время, когда моя жизнь была лучше. До моей встречи с Хардином.

Я просыпаюсь посреди ночи от телефонного звонка. Но я не отвечаю и лишь удивляюсь: неужели Хардину совсем не спится?

На следующее утро перед уходом мама сообщает мне, что она позвонила в университет и уговорила их снова дать мне комнату в общежитии, в другом здании, подальше от прежнего. Я решаю вернуться в кампус и уезжаю, но все же отправляюсь в его квартиру – и быстро сворачиваю на нужную дорогу, чтобы не успеть передумать.

Подъехав к зданию, я внимательно осматриваю стоянку в поисках машины Хардина – проверяю дважды. Убедившись, что его нет, я паркуюсь и спешу по заснеженной дорожке к подъезду. Уже в холле я понимаю, что мои джинсы намокли и я продрогла. Я пытаюсь думать о чем угодно, только не о Хардине, но это оказывается невозможным.

Хардин должен был сильно ненавидеть меня, чтобы пойти на такую крайность: заставить меня переехать в квартиру, в которой я жила вдалеке от всех своих знакомых. Наверное, сейчас он очень гордится тем, что сумел причинить мне столько боли.

Пока я нащупываю ключи перед дверью в нашу квартиру, меня накрывает волна паники, едва не сбивая с ног.

Когда это прекратится? Или хотя бы утихнет?

Сразу отправляюсь в спальню и достаю из шкафа сумки, в которые небрежно бросаю всю свою одежду. Мой взгляд останавливается на прикроватном столике, где стоит небольшая фотография в рамке: мы с Хардином улыбаемся. Это фото сделали перед свадьбой Кена.

Жаль, что это был сплошной обман. Тянусь к столику, хватаю рамку и бросаю на пол. Стекло разбивается на мелкие кусочки. Я перепрыгиваю через кровать и поднимаю фотографию, а затем разрываю ее на кусочки и не сразу понимаю, что все это время меня душат рыдания.

Я собираю книги, складываю их в пустую коробку и мимоходом прихватываю «Грозовой перевал» – это книга Хардина, но он обойдется и без нее. После всего, что он забрал у меня, я могу взять у него хоть это.

В горле першит, и я иду на кухню, чтобы выпить воды. Сажусь за стол и на мгновение позволяю себе вообразить, что ничего не случилось. Притвориться, что следующие дни я проведу не в одиночестве, а в ожидании Хардина – скоро он вернется с занятий, улыбнется и скажет, что любит меня, что скучал по мне весь день. Затем он поднимет меня и посадит на стол, потом поцелует, страстно и нежно…

Хлопает дверь, и этот звук вырывает меня из моих жалких мечтаний. Я вскакиваю, как раз когда внутрь входит Хардин. Он не видит меня, потому что глядит назад, через плечо.

На брюнетку в черном вязаном платье.

– Ну вот и… – начинает он и замолкает, заметив на полу мои сумки.

Я замираю, а он обводит взглядом всю квартиру и наконец смотрит в кухню, где стою я. Изумленно вылупляет глаза.

– Тесс? – Его голос звучит так, будто он не уверен в том, что я действительно существую.

Выгляжу я отвратительно. На мне мешковатые джинсы и свитер, макияж не смыт со вчерашнего дня, волосы спутались. Я смотрю на девушку, которая стоит позади него. Ее шелковистые каштановые волосы распущены и волнами спадают по спине. Она чуть накрашена, но макияж выглядит идеально, ведь она – из тех девушек, которым вообще не нужна косметика. Конечно, она именно такая.

Это так унизительно, что мне хочется провалиться сквозь землю и не попадаться на глаза этой прекрасной девушке.

Когда я поднимаю одну из своих сумок, Хардин, кажется, вспоминает, что он пришел не один, и он бросает на брюнетку взгляд.

– Тесса, что ты здесь делаешь? – спрашивает он. Я стираю макияж с глаз, а он обращается к своей спутнице: – Можешь оставить нас на минутку?

Она смотрит на меня, затем кивает и выходит в коридор.

– Не могу поверить, что ты здесь, – говорит он и заходит на кухню.

Он снимает куртку, и простая белая футболка задирается, обнажая загорелый торс. Болезненно искривленные ветви мертвого дерева, набитого у него на животе, будто насмехаются надо мной. Просят дотронуться. Мне очень нравится это тату, оно лучшее из всех, что у него есть. Только теперь я замечаю связь между ним и этим деревом. Они оба бесчувственны, оба одиноки. Но у дерева, по крайней мере, есть надежда когда-нибудь снова расцвести. У Хардина – нет.