Юлия Зеленина - Он и Она

– Какой она была? – осторожно спросила я, после того, как закончила пересказывать свою краткую биографию.

Старичок растерялся и поднял вверх глаза небесного цвета, видимо взывая к своей любви – к той женщине, о судьбе которой он тревожился в письмах.

– Да какой… Баба, как баба! – отрезал состарившийся лирический герой. – Ходила, нос задирала. Потом приехал городской хмырь с усами, как у Чапая и увез ее к чертям собачим.

Я оторопела. «Наверное, в нем говорит обида, горечь поражения от потери возлюбленной!», – оправдывала я мысленно пренебрежение в словах старика, после чего растерянно потрясла стопкой аккуратно сложенных пожелтевших листочков и еле слышно спросила:

– А как же ваши письма к ней?

– Какие письма? Не писал я ничего, – отбрыкнулся мой собеседник, широко зевнул, оголив при этом полубеззубый рот, после чего смачно сплюнул и, встав с лавки, пробурчал: – Пойду, баньку справлю!

Я замерла в недоумении, наблюдая, как старик скрылся за дверью в воротах. Некоторое время бродила по улочкам деревни, не встретив никого кроме старой облезлой овчарки. Вернувшись в машину, я долго сидела неподвижно. Пытаясь застегнуть ремень безопасности, случайно сбила пачку писем, лежавших на коленях, они тут же рассыпались по салону. Торопливо начала собирать их, ругая себя за неуклюжесть. Моя детективная история завершилась ничем, я потерпела фиаско, чем была огорчена до глубины души. Среди писем лежала старая фотография миловидной женщины с красиво уложенными волосами и приятной улыбкой, на портрете была бабушка. На обратной стороне я заметила надпись аккуратно выведенными буквами: «Моей дорогой подруге Марии на долгую память». «По какой-то причине портрет так и не попал к Марии», – подумала я и вдруг замерла, уставившись на текст. Сложный ребус решился сам собой. Почерк на снимке и на письмах был идентичен! Все поплыло перед глазами от слез. Я прижала к себе стопку бабушкиных писем, написанных… самой себе. Это были ее иллюзии-мечты-самообман… «Бедная моя, несчастливая женщина. Мудрая и стойкая! – прошептала я письмам. – В бездушном бытовизме ты согревала себя этими маленькими посланиями от человека, которого на самом деле не существовало».

Преданная браку женщина, погруженная в прозу жизни, создавала маленькое поэтическое волшебство, в котором черпала вдохновение. Письма-лампадки согревали ее сердце в холодные будни. Конец этой сказки меня не впечатлил, потому что я ожидала совсем другой развязки. Я оставила у себя умилительные послания бабушки, восхищаясь ее чистотой и фантазией.

Я была мягкой и податливой, нежной и любящей. Мне хотелось и нравилось быть ведомой. Говорила тихим голосом и боялась щекотки. Любила печь пирожки и вышивать. Наверное, ему не хватало «перчинки» в наших отношениях. Он часто обижал меня и называл размазней.

– С тобой так тихо, будто ты умерла! – кольнул Он и отвернулся к стенке.

Я улыбнулась в темноту и не ответила ни слова – умерла, так умерла.

Его приятели смотрели на меня с обожанием. Их внимание мне было безразлично, потому что рядом со мной на золотом пьедестале стоял Он.

– Беги от него! – дал добрый совет его лучший друг.

– Куда? – улыбаясь, уточнила я.

– Ко мне. Всегда мечтал жениться на принцессе!

Мне льстило внимание участливого мужчины, но я была слишком ослеплена блеском короны моего повелителя. Я знала, откуда взялась во мне эта хлипкая податливость. Моя мама в далеком детстве пыталась справиться с моими приступами лени и заселила в мой разум личинку совести:

– Представь: за что бы ты ни взялась, ты это делаешь для того, кто тебе очень дорог!

С тех пор я все в своей жизни делала для кого-то… Чтобы порадовать маму, окончила школу с медалью, а в институте могла по несколько раз пересдавать экзамен ради высшего бала. Научилась приноравливаться-подстраиваться-прогибаться в отношениях с мальчиками/юношами/мужчинами. Я даже придумала инструкцию по эксплуатации моей персоны: «Очень удобна в использовании. Не конфликта. Чистоплотна. Мало ест».

Он любил вечеринки и шумные компании, а я домашние заботы. Как-то раз формально отпросился на очередную встречу с друзьями. Час провел в ванной и надел лучшие трусы… Я притворилась, что не заметила. Он спешил покинуть дом, оставляя шлейф дорогого парфюма. Я безнадежно вздохнула и засела за самоучитель по английскому языку.

Терпела я долго. Словно верблюд складывала свои обиды в невидимые горбы. Наверное, в какой-то момент они переполнились. Плотина прорвалась и потекла река горечи. Вспышки гнева превращали меня в истеричную дерганную куклу. После скандалов я каялась и молила о прощении, потому что была связана крепкими нитями со своим кукловодом, умело манипулирующим моими чувствами, моей жизнью.