Татьяна Никитина - Улыбка Лизы. Книга 1

В ассистентской, чересчур узкой для того, чтобы казаться уютной, сумрачно даже днём. Под высоким потолком с барочной лепниной на помпезно-хрустальной люстре одиноко мерцает сорокаваттка. У завхоза квартальный лимит, а китайские лампочки, приобретаемые по дешёвке, дольше месяца не живут.

– Лиза, выпьете с нами чайку? Шарлотка сегодня удалась как никогда. Причём совершенно по новому рецепту, – приветствует её Алевтина Михайловна, отрезая щедрый кусок пирога.

Традиционное утреннее чаепитие перед началом занятий раздражает, но не отведать очередной кулинарный шедевр доцента Прохоровой значит смертельно обидеть её. Алевтина Михайловна в поношенных туфлях на плоском каблуке и скучном костюме неопределённого цвета кажется сегодня Лизе неприлично старомодной, как и седые волосы, туго стянутые в жидкий пучок на затылке. Студенты окрестили Прохорову «грымзой», но Лиза уважает её за непонятый многими поступок, которым перспективная аспирантка исковеркала свою судьбу тридцать лет назад. Когда у молодого врача Прохоровой умерла пациентка и остались две девочки ясельного возраста, она к изумлению друзей и родных удочерила близняшек и вышла замуж за их пьющего отца. Своих детей не родила, да и брак-то, наверное, был фиктивным. Алкоголик освободил её не сразу – лет через десять, не выйдя из очередного запоя. Докторскую диссертацию она так и не защитила. Подросшие девочки учились слабенько, зато через пару лет после института у обеих были готовые диссертации. Правда, на защите обе «плавали», а в институтских кулуарах шептались, что Алевтина искупает свою вину.

Лиза из вежливости жуёт шарлотку, а заведующий клиникой доцент Петренко продолжает рассказ, прерванный её приходом.

– В графе одно слово – асцит 1. «Ваш диагноз? – спрашиваю, а он – мне: «Ну там же написано – асцит!» «Я вижу, что асцит, а каков Ваш предварительный диагноз?» Пожимает плечами и тупо твердит одно: «Асцит». По-моему, так и не понял, что я от него хотел. Вот так, коллеги, мы учим наших студентов, – обидно обобщает Петренко и тщательно моет под краном фарфоровую чашку с золотистыми разводами.

«Конечно же, он тысячу раз прав, – думает Лиза, – но нельзя изо дня в день мусолить одно и то же».

Скрупулёзность, украшавшая молодого аспиранта в молодости, с годами переросла в обычное занудство, которое удачно компенсируется потрясающим клиническим чутьём. Пациенты боготворят доцента Петренко именно за эту дотошность и кропотливое внимание к их мельчайшим жалобам.

– Не сгущайте краски, Анатолий Александрович, не всё так печально, а на каждого неуча всегда найдётся с десяток грамотных, – говорит Лиза.

– Интересно, откуда у Вас такая статистика, Елизавета Андреевна? Вы, похоже, неисправимый оптимист. Но, согласитесь, что жидкость в животе без труда определит и фельдшер, а вот я искренне не понимаю – зачем они шесть лет штаны в институте протирают? Чтобы потом извозом заниматься? Вы не согласны со мной?

– С Вами нельзя не согласиться, Анатолий Александрович, – подавляя раздражение, улыбается она.

На часах девять, но в аудиторию Лиза всегда входит на несколько минут позже, давая возможность «не опоздать» всем опоздавшим.

У тридцатилетнего дальнобойщика Володи вместо десяти пальцев только три – два больших и один безымянный. Бывший водитель фуры направлен в клинику с болезнью Рейно 2. На протяжении трёх лет приступы внезапного онемения кистей заканчивались у него некрозом с последующей ампутацией пальцев. В клинике выяснилось, что у парня узелковый периартериит и лечить его надо было цитостатиками, а не скальпелем.

– Хорошо хоть безымянный для кольца сохранили, – смеётся весельчак Володя, – жениться можно.

Двумя пальцами правой руки он, как клешнёй, обслуживает себя и как-то умудряется делать нехитрые дела по дому, о чём с гордостью сообщил комиссии на переосвидетельствовании. Эксперты порадовались за него и единодушно отказали в первой группе инвалидности, признав, что «функция захвата» у пациента сохранена.

– И что теперь? – ошарашенно спрашивает долговязый студент Петушков с двумя «хвостами» по предыдущим темам.

«Интересно, какие выводы ты сделаешь для себя?» – думает Лиза. Повернувшись к нему, отвечает:

– Чтобы получить инвалидность первой группы, Володе надо расстаться ещё с одним пальцем на правой руке.

Ирина – тридцатишестилетняя воспитательница детского сада – зеленоглазая красавица с мраморной кожей. Из-за этой пресловутой мраморности она и попала в клинику. Смущаясь своей наготы, молодая женщина прикрывает грудь халатиком. Полноватое тело сплошь в акварельно-голубоватых разводах причудливых форм. Будь она стройнее, без этих жировых складок, свисающих гармошкой по бокам, напрашивалось бы сравнение с античной мраморной скульптурой. По латыни её диагноз звучит красиво – Livedo reticularis, а по жизни – семь выкидышей в анамнезе, безуспешное лечение у гинекологов и сбежавший в итоге муж. Пока пятикурсники выпытывают у Ирины подробности её хождений по врачам и выстраивают свои версии диагноза, Лиза успевает осмотреть с интерном Ниной трёх пациентов. Интернов у неё трое и два клинических ординатора. Нина способная, но неуверенная в себе, что ей мешает. Как и многие молодые врачи (да и не только!), она грешит полипрагмазией.