Елена Мищенко - Через Атлантику на эскалаторе

Еще не было ни цирка, ни Центрального универмага, ни гостиницы «Лыбидь». Еще не построили парадные пропилеи из двух жилых домов с угловыми надстройками, в одном из которых был Аэрофлот, а в другом-гостеприимная квартира замечательного кинорежиссера Сергея Параджанова. Всего этого еще не было, но рынок уничтожили, площадь пустовала, и все равно ее называли Евбаз. Только в воспоминаниях старожилов остались легенды о бурной жизни старого еврейского базара, о хитроумных продавцах и колоритных покупателях, о неповоротливых балагулах, о богатыре-грузчике Иосифе по прозвищу Лампадка. Он приходил на рынок очень рано с жестокого похмелья, снимал шапку с какого-нибудь незадачливого еврея, выглядевшего поприличнее, поднимал одной рукой 10-пудовый ларек и клал шапку под него, предварительно подложив газетку. После этого он вежливо обращался к господину:

– Уважаемый, я очень извиняюсь. Вам бы хотелось получить свою шапку, а мне хотелось бы получить гривенник поправить здоровье. Я думаю, мы договоримся. Ведь здесь же базар.

На него не обижались, ибо это уже была традиция. Получив гривенник, он вежливо благодарил, возвращал шапку и шел поправлять здоровье молодым молдавским вином.

Сейчас от всех базарных дел остались только две скобяные лавки в старом доме.

Я шел по Брест-Литовскому шоссе. Ярко светило солнце, снег скрипел под ногами, настроение было прекрасное – последний курс, диплом и впереди масса интересных дел: проекты, конкурсы, новостройки. Я повернул за угол, прошел мимо табачной фабрики и подошел к портику института. Обычно в это время здесь было оживленно, масса студентов и студенток с досками, этюдниками и сумками, шум, гам, приветственные возгласы. Но сегодня была тоскливая пустота – еще не кончились каникулы.

– А ты чего явился? – проворчал Маркелыч, дежурный на входе. – Дома не сидится? Можешь еще два дня прохлаждаться.

Маркелыч должен был проверять студенческие билеты, но он знал всех студентов в лицо. Курсы на архитектурном факультете были маленькими – по 25 человек, да и половина билетов были просроченными. Творческая молодежь не отличалась большой аккуратностью.

– Небось в рисовальный класс, малевать не терпится. Антигноя, небось.

Маркелыча когда-то засунули в инвентаризационную комиссию как представителя хозчасти. На него сильное впечатление произвели гипсы в рисовальном классе – особенно Антиной. Впоследствии он комментировал:

– Представьте себе, все мужики голые, а один даже со снятой кожей. А головы у них есть красивые. Особенно Антигной – инвентарный номер 1423.

С тех пор он не упускал случая блеснуть своей эрудицией. Сейчас Маркелыч явно скучал.

– А зачем доски? Сдавать, небось? Только и знаете носить туда-сюда. Сидели бы себе в институте и вкалывали. А что у тебя за книга?

– Диккенс.

– Не знаю такого романа. А сколько она стоит?

Я взглянул на обложку.

– Одиннадцать рублей.

– Я тебе вот что скажу. Если это про войну, то она таких денег не стоит, а если про любовь, то это сплошной обман зрения. Вот, например, у меня Арбузов книгу оставил – 17 рублей, а я глянул – одни разговоры.

Я понял, что литературный диспут может затянуться и поспешил ретироваться. Арбузов – проректор по хозчасти – был для него непререкаемым авторитетом, а для нас, студентов, его мощная фигура – хорошим объектом для карикатур. Говорили, что когда он встречался с Юровским – корифеем конструкторов, имеющим аналогичную комплекцию, то для рукопожатия они заходили боком друг к другу, так как напрямую руки не дотягивались.

Я поднялся на второй этаж, оставил доски на кафедре конструкций и пошел по коридору. Это место студенты не очень любили. Здесь чувствовалась власть Дубины и в прямом, и в переносном смысле. Тут располагалась кафедра марксизма-ленинизма и кабинет ее бессменного руководителя – доцента Дубины. С ним у всех архитекторов были постоянные конфликты. Во всех юмористических газетах он выискивал крамолу и требовал эти газеты снимать. Последняя стенгазета прошлого семестра была посвящена бурному комсомольскому собранию по вопросам излишеств в архитектуре. Газета имела 10 метров длины, и в основу ее была положена «Вакханалия» Рубенса, которая по теме и по накалу соответствовала событию. Сначала преподаватели посмеивались, но когда славный доцент Дубина увидел себя в виде козлорогого сатира да еще с нимфой (ассистенткой кафедры), судьба газеты была решена.

У меня с ним возник конфликт еще на втором курсе, когда он после всех моих, трудом и потом заработанных, пятерок по другим предметам, влепил мне тройку по марксизму. Когда я пришел к нему пересдавать, он отнесся ко мне весьма скептически.