Юлия Вознесенская: Звезда Чернобыль

– Да ну тебя, Настенька! Париж не какой-нибудь, а один-разъединственный на всю планету. И что плохого в том, что девочка в семнадцать лет влюбилась? Самое время.

– Время для тех, кто живет под надзором папы и мамы, кого побоятся оскорбить, обидеть. А Аленка – сирота. Ты хоть это-то понимаешь?

– Ну, какая же она сирота, когда у нее есть мы с тобой. Вот сидим и седьмой час подряд ее делим, как разводящиеся супруги. Тоже мне, нашлась сиротинушка!

– Ах, Анька, вечно ты со своей эмансипацией! Ничего ты в реальной жизни не понимаешь! А если это негодяй какой-нибудь, много старше ее?

– Если старше, то уж обязательно и негодяй?

– Чаще всего.

– Ты что, по опыту знаешь?

– Меня этим не обидишь. Да, по опыту. Только не по личному, а педагогическому. У нас четверть девчонок в деревне – матери-одиночки. Откуда, спросишь? Из летних студенческих отрядов школьницы детишек в подоле приносят. И что интересно, не столько от студентов, сколько от их руководителей. Так-то.

– А между прочим, студенческие летние отряды – тоже политика партии. Так что и матерей-одиночек зачисли на свой счет, на счет непогрешимой своей партийной религии. Или это в интересах партии, чтобы девочки-школьницы выравнивали демографический спад?

– Анна, оставь эту демагогию. Я тебя серьезно спрашиваю: где может гулять Аленка в третьем часу ночи?

– Настенька, голубушка, но ведь ночь-то белая! Когда же и погулять, как не сейчас? Ты что, сама в молодости по ночам не гуляла?

– Гуляла. Но недолго. Пока была жива наша мать. А потом я ночами Аленкино бельишко стирала и твои чулки штопала.

– Попрекаешь штопаными чулками? Ох, Настя! Человек ты, безусловно, высоконравственный и даже героический, но до чего же тяжелый!

– Да, я тяжелый человек. Тяжелый, как танк, и скучный, как мавзолей. И непробиваемый, как бетонный дот. Я все это уже много раз от тебя слышала. Но сейчас меня не интересует твое мнение о моем характере. Это уже неактуально, поскольку мы расстаемся навсегда и больше друг о друге, надеюсь, не будем вспоминать.

– Почему же? Я никогда не забуду тебя, Настенька. Я буду тебе писать, буду присылать посылки.

– Этого мне только не хватало! Я в подачках ЦРУ не нуждаюсь!

– Опомнись, Настя! При чем тут ЦРУ?

– А от кого же тебе приходили посылки, когда ты сидела в лагере?

– От наших друзей на Западе.

– Ну да, конечно, от друзей. Кому вы там нужны? Кого это могут интересовать противники режима в чужой стране?

– Но ведь и ты каждый год работаешь на субботнике в Фонд мира. А деньги ваши идут противникам режима в других странах.

– И занимаются распределением этих денег никакие не «друзья», а соответствующие специальные организации. – КГБ, что ли?

– Кому положено, тот и занимается. Как у нас, так и у них.

– Да, логично рассуждаешь. Только логика у тебя советская.

– У меня не может быть антисоветской логики. И вот поэтому я тебя заранее предупреждаю – никаких писем, никаких посылок нам с Аленкой!

– Почему «нам с Аленкой»? Мы еще про Аленку ничего не решили.

– Кто тут решает про Аленку? – раздался звонкий голос. – Вы что, мою судьбу обсуждаете всю ночь, пока добрые люди гуляют?

В дверях стояла младшая сестра. Платье на ней было мокрое, как после стирки, распущенные светлые волосы висели сосульками и с них на пол капала вода. В руках она держала охапку такой же мокрой, как сама, сирени и глядела на сестер веселыми сумасшедшими глазами.

– Аленка! Ты откуда такая мокрая?

– Из Невы.

– Господи! Ты что, тонула?

– Не-а. Я купалась.

– Прямо в платье?

– А что же я, по-вашему, должна была захватить купальник, идя на свидание? Я же не знала, что мне захочется купаться.

– А сирень у тебя откуда?

– От Пушкина.

– Ты что-то завираешься. Наломала в каком-нибудь городском саду? Вот бы тебя милиция за этим делом поймала!

– Да нет же, правда от Пушкина! Сегодня ведь шестое июня, день рождения Пушкина. Вот мы с Иваном и зашли в садик пушкинского дома на Мойке. А там такая сирень цветет!

– Наворовали, значит, сирени у самого Александра Сергеевича? – строго, но с трудом скрывая улыбку, спросила Анастасия.

– Настенька, да он не обидится! Он только рад был бы, что жених в его саду нарвал букет сирени для невесты.

– Не болтай чепухи, невеста полоумная! – по-настоящему строго проговорила Анна, собирая со стола посуду. – Иди переоденься, а то простудишься. Я сейчас завтрак приготовлю. Но сначала выпей вот горячего кофе, чтобы согреться.