Юлия Вознесенская - Звезда Чернобыль

– Пасти? Так вы, коммунисты, воображаете себя пастухами народа?

– А почему тебя это оскорбляет? У вас свои пастыри, у нас – свои. У вас одна вера, у нас – другая.

– Гм… А ты знаешь, Настенька, в этом есть какая-то правда. Может быть, правда даже более страшная, чем та, до которой додумались инакомыслящие бунтари. Не в этом ли корень воинственности вашего атеизма?

– Может быть, может быть. Вы тоже мечтаете о распространении христианства на все человечество. Ты сама мне рассказывала, как один из вас на суде прямо так и заявил: «Нам нужен весь мир!»

– Володя Пореш…

– Я ваших вождей по именам не помню, извини уж.

– Считаешь, что в историю они не войдут и их имена не надобно знать?

– Нет, не войдут. «Узок был их круг и страшно далеки они были от народа».

– Положим, Ленин это не о нас напророчил. Но ты хотя бы веришь в то, что эти люди, мы, то есть, действуем, исходя из нашей совести и наших убеждений?

– Какое это имеет значение?

– Ну, хотя бы то, что ваша партия клевещет на нас. Даже статью уголовную изобрели – «клевета на советский государственный и общественный строй» – какой-то уж вовсе сюрреализм Сажают за клевету тех, кто осмеливается говорить правду.

– Свою личную правду, заметь.

– И этого нельзя?

– Если это вредно для народа – нельзя.

– А почему вы, члены партии, решаете, что полезно и что вредно народу?

– Почему? Да потому, что мы и есть народ. И круг наш широк и живем мы среди народа. Как ты думаешь, кому больше поверили бы мои односельчане, тебе или мне, если бы мы вздумали при них вести эту дискуссию?

– Сегодня тебе, потому что тебя знают, тебе верят.

– Ну, вот круг и замкнулся – мне верят. А верят потому, что и я верю своей партии.

– Да, пожалуй, ты меня загнала в угол. Могу возразить лишь одно.

– Ну, попытайся.

– Если бы мы с тобой затеяли такую дискуссию, то посадили бы нас обеих, по одной статье.

– Да, поскольку такие дискуссии и запрещены. Но это еще не аргумент.

– Стоп, Настенька! Где, кем, когда запрещены такие дискуссии?

– Все, чего у нас нет, что не происходит, не проводится – и не должно проводиться, происходить, а потому и запрещено. Почему в вашей Церкви не проводятся дискуссии с атеистами? И танцы тоже не устраиваются?

– Да, Настя, ты стала крепкой партийной дамой. Скоро, гляди, и в номенклатуру попадешь.

– Теперь уже не попаду.

– Из-за нас с Аленкой?

– Опять «мы с Аленкой»? Я уже тебе десять раз сказала, что Аленку я с тобой не отпущу.

– А если она сама захочет со мной поехать?

– А разве она захочет?

– Она сомневается. Не хочет тебя оставлять одну. Жалеет она тебя.

– Спасибо, что ты от меня этого не скрыла. Было бы жаль, если бы мне пришлось удержать ее здесь помимо ее воли.

– Помимо воли? Неужели ты и на это готова пойти?

– Да, готова. Я отвечаю за Аленку перед памятью мамы.

– Слава Богу, что не перед своей партией!

– Перед партией тоже, но этого ты не поймешь. А маме я обещала перед смертью поставить вас на ноги. Тебя поставила, и не моя вина, что дальше ты сама забрела не на ту дорожку. Теперь мой долг – вырастить из Аленки правильного человека.

– Нет, но ты серьезно станешь ее удерживать, если она захочет ехать?

– Да, стану. Пока что я ее опекун по закону.

– Через два месяца Аленке исполнится восемнадцать лет, она сама получит право решать свою судьбу. Я могу подождать до 15 августа.

– Отлично. Вот и давай подождем А до тех пор пускай девочка спокойно сдает экзамены в институт. Так она твердо решила в педагогический?

– Ничего она не решила. Ты же знаешь Аленку. Я ей сказала «подавай», – она и подала. А сама даже не готовится. Один ветер в голове.

– Ну, ей было от кого ветру набраться. Хорошо, давай пока заключим перемирие: ты откладываешь выезд, Аленка сдает экзамены, а потом будет сама решать – с тобой ей ехать или со мной оставаться.

– Ну, хорошо, я согласна подождать.

– А пока отпусти ее со мной на пару недель в деревню – пусть девочка отдохнет перед сдачей экзаменов. Кстати, а который час? Вот это да – уже третий! И где же это она у тебя в такое время шляется?

– Наверное, опять чьи-нибудь проводы. С выпускного вечера как началось, так не кончается – то одного провожают в армию, то другая уезжает поступать в московский институт… Да еще, похоже, влюбилась.

– Кто он?

– Понятия не имею. Ты же знаешь Аленку, она хоть и болтушка, но иногда что-то затаит и не выспросишь.

– Ну, вот, как же с тобой отпустить ребенка, а? Вот такая же богема у вас будет в Германии или, не дай Бог, в каком-нибудь Париже!