Татьяна Осипцова - Утка с яблоками (сборник)

– Ты куда, Лизок? – с улыбкой поинтересовалась Юля.

– Купы-купы, – обернулась кроха.

– Будет тебе купы-купы. Подожди немного. Вот придет тетенька, заберет свое платье, и пойдем на море. Купы-купы. Давай пока в песочек поиграем.

Куча песка, купленная ввиду предстоящего ремонта, всегда выручала, когда надо было занять Лизочку. Девчушка по часу могла набирать песок в ведерко и высыпать обратно.

– Давай научу тебя делать куличики, – предложила Юля, берясь за совок.

Звякнул колокольчик на калитке. Юля вскочила, отряхивая руки и сарафан. Обернулась.

В пяти шагах от нее, с чемоданом и дорожной сумкой, стоял Петр.

– Ты… – только и могла вымолвить она, вглядываясь в лицо, которое почти забыла.

– Я, – улыбнулся он.

Подбежала Лиза. Петя бросил чемодан и подхватил ее на руки.

– Ну, выросла! Совсем большая девушка. А Элечка где? – огляделся он.

– Здесь, – Юля выкатила коляску из тени.

Он опустил Лизу на землю, присел перед коляской и осторожно взял крохотную ручку.

– Привет, Мышонок. Как дела?

Петр подставил свой палец так, чтобы Эля обхватила его.

– Не забыла. Получается. В море плаваете?

– Конечно. Мне кажется, в воде Элечка ножками двигает.

– Здорово! В принципе, так и должно быть, – оторвавшись от ребенка, он встал. – Правильно, что решила сюда переехать. Нам здесь будет хорошо.

– Нам? – вырвалось у нее.

Петр притянул Юлю к себе, она закинула руки ему на плечи и заплакала от счастья.

Белое июльское солнце ласково смотрело на них с небес, и не исключено, что в это самое время где-то в темной космической дали одна из звезд подмигнула другой, обещая: «Все будет хорошо».

2013 г.

Передо мной пожелтевшие от времени фотографии. Невольно вздыхаю: когда-то их было больше…

В детстве, как, наверное, все, я любила рассматривать семейные фотореликвии. Отлично помню портреты прадеда и прабабки в паспарту с овальной рамкой. Было еще несколько снимков семьи деда. Его брат в смокинге – а может и во фраке – со скрипкой, прижатой подбородком; молодая чета с упитанным мальчишкой совершенно буржуазного вида… Все фото с тисненым штампом в левом нижнем углу: Вена, такая-то штрассе, и фамилия владельца фотоателье. А сейчас осталось лишь три небольших снимка.

Вот прадед с прабабкой вдвоем возле своего дома, можно разглядеть табличку под номером «83». Знать бы еще название улицы… Дверь распахнута, в холле на стене картина. На втором снимке они вместе с овчаркой позируют перед низким, на уровне тротуара, открытым окном. Интересная деталь, никогда раньше не замечала: у окна выставлены две пустые бутылки под молоко. Говорят, в Европе до сих пор такое практикуется. Вот последнее фото, в саду возле ухоженного фруктового деревца, приствольный круг выложен камнями. Похоже, снимки сделаны в один день, во всяком случае, одежда та же. На прадедушке костюм, пиджак расстегнут, жилет украшает массивная часовая цепочка с брелком, в руках шляпа. Прабабушка в пенсне и в атласном платье, судя по фасону примерно конца двадцатых годов. В это время деда уже не было в Австрии.

Дед мой родился в Вене, в конце позапрошлого века. Не знаю, где он учился, возможно, в консерватории? Во всяком случае, согласно семейному преданию, играл практически на всех музыкальных инструментах, писал на слух партитуры, сочинял собственную музыку и ко всему прочему был полиглотом. Мама уверяла, что ее отец знал двенадцать языков, и даже перечисляла их. Сейчас я, конечно, всех не помню, но там были европейские языки, славянские, и вроде бы даже китайский. В детстве это меня особенно поражало.

Вот самый ранний его снимок: лицо совсем юное – этих щек вряд ли касалась бритва. Умные красивые глаза, гордая посадка головы и форма. Военная форма Австрийской империи: кепи а-ля бравый солдат Швейк, причудливая гимнастерка, погоны без знаков различия, однако две звездочки на стоячем вороте и некое подобие аксельбантов с помпончиками. Интересно, какой это род войск?

Примерно в восемнадцать лет его призвали на войну, которую позже стали именовать империалистической, а еще позже – Первой мировой. Или он пошел добровольцем? Все может быть. Во всяком случае, эта фотография относится примерно к 1915 году. С ума сойти – без малого сто лет! Может, это последнее фото, сделанное в Австрии, и дед покинул ее буквально через день? Чтобы больше никогда не вернуться…

Когда я спрашивала у мамы, как дед оказался в нашей стране, она отвечала коротко и уверенно: попал в плен, а потом решил остаться в советской республике, потому что был беспартийным большевиком. Может, правда? В детстве я верила в это безоговорочно. Тогда мне казалось, что наша страна самая лучшая, наш строй самый справедливый, а капиталисты за рубежом «загнивают», и рано или поздно во всем мире поймут по какому пути надо идти и постепенно присоединятся к соцлагерю. Написала последнее слово и впервые ощутила его двойственный смысл. Я и сейчас не исключаю, что дед, как многие молодые интеллигенты начала двадцатого века, исповедовал идеи социализма. Но могло быть и иначе: попал в плен, а после освобождения просто не смог вернуться. В горниле революции и гражданской войны переплавлялись судьбы, многие оказывались не там, где хотели. Но дед не пропал, и в стране Советов он стал заниматься тем, что любил больше всего на свете – музыкой.