Станислав Хабаров - Защита

В зале – масса народа: свои, приезжие. Ближайшая к сцене треть зала заполнена плотно, а дальше – вразбивку и с интервалами, и если целый ряд занят, значит, явилась вся кафедра или лаборатория.

Защита идёт обычным для каждого учёного совета отрепетированным путём. Встаёт председатель совета и говорит ненужные, лишние слова. О повестке совета знают и, наверное, нет таких, кто не знал, что будет на этом заседании, и пришёл. Зачитывает документы секретарь учёного совета или, как его называют, учёный секретарь. Говорит он бесцветным секретарским голосом, который в подобных случаях выглядит бесстрастным и незаменим. На его фоне любая, даже далеко не блестящая речь выглядит удачной. От его доклада зависит многое. Он может читать, проглатывая слова или произнося их так невнятно, что вместо слов отзыва получается неясный шум. А выступить, не понимая? Не все решатся на это.

Протопопов начал неудачно. Он ходил вдоль прекрасных плакатов. Неожиданно протягивал руку и так же быстро её убирал. Неожиданность была вызвана не отсутствием плана. Выступление было отрепетировано, и Протопопов обычно отлично выступал. Две помехи являлись тому причиной. Присутствующие временами почти не слышали его. Микрофон он держал в руке, опуская её, и тогда голоса не хватало даже для первых рядов, а когда, спохватываясь, подносил его слишком близко, возникал шум. Левкович непрерывно морщился. Кирилл пытался с помощью пантомимы показать, как держать микрофон. Но была и другая, внутренняя причина. Сказать лишь то, что Протопопов волновался, по сути ничего не значило. Волнение было бы естественным, но от сказанного ему Левковичем перед защитой Протопопов испытывал ужас.

Страх налетал на него порывами. В последнее время, чтобы он ни делал: брился, обедал, читал, – страх появлялся внезапно, парализуя его. Он цепенел, сидел, как завороженный, прислушиваясь к внутренним биениям. Сидел он так, пока внутри не отпускало, и не становился самим собой. С приближением защиты противное чувство посещало всё чаще. Он внушал себе, что с защитой для него всё закончится. А теперь чувствовал себя так, словно стоял над краем обрыва. Его всего ломает и тянет в бездну, и хочется кончить разом и одновременно противиться тому.

– Что это с ним? – спросил Кирилл, оборачиваясь, но Макашов только плечами пожал и посмотрел на Левковича. Тот отчего-то сел не за стол президиума, а сбоку и впереди в рядах. Неудачное выступление Протопопова отражалось на его лице: Левкович морщился, шевелил губами и что-то бормотал.

– Пора бы ему понять, – сказал Кирилл, – что на светофоре ему жёлтый, а не зелёный.

– А ему без разницы, – откликнулся Мокашов, подумав про себя, что осьминоги не различают цветов, так же, как собаки и кошки. Им доступны только оттенки яркости.

Наконец, Протопопов справился с микрофоном, и впечатление непоследовательности постепенно стало пропадать. Однако умения и блеска, обычно присущих выступлениям Протопопова, на этот раз не было.

– Странно, – пробормотал Мокашов.

Кирилл кивнул, а сидящий рядом Семёнов добавил:

– Ничего странного. Дрожит твой шеф, словно холодец. Я думаю, Левкович его предупредил, что Келдыш вернулся со старта, а с ним и вся наша гоп-компания. Заявятся сюда, и разом к чертям все договорённости.

– А что, действительно?

– Вроде бы.

Перед защитой, завидев знакомую фигуру, Мокашов обрадовался и подошёл к нему. Семёнов везде чувствовал себя в своей тарелке. Он улыбнулся и снисходительно кивнул.

– Привет работникам министерства! Сопровождаешь министра?

– А, ты об этом, – улыбнулся Семёнов, – из министерства я ушёл.

– А как сюда попал?

– Пришёл поразвлечься, как на похоронах.

– На чьих? Шефовых?

– Думаю, и на твоих. Вспомни, как в старину хоронили царей, а с ними слуг и музыкантов. А теперь учителя и учеников. Умер профессор – и аспирантов можно смело закапывать. И высятся кругом невидимые курганы. Шеф твой до смерти напуган и, видимо, не без причины. А ты о шайке аспирантской не слышал? Озверели, шестую защиту гробят! Развелось ведь масса псевдодиссертаций. Трухает твой шеф.

Мокашов ещё больше удивился, увидев Пальцева.

– Палец, здравствуй.

– Привет, старикашечка. Как живёшь, чем живёшь, с кем живёшь?

– А ты как сюда попал?

– Пригласили. На редакцию бумага пришла.

– Ты хоть знаком с Протопоповым?

– И да, и нет. В общем, скорее, да, в общих чертах.

Протопопов ходил уверенней. В шуме зала его привычное ухо лектора улавливало особый ритм, и, повинуясь его пульсациям, он то молчал, затягивая паузу, то снова говорил. Он много двигался, и ему это помогало, и таскал повсюду за собой кабель, похожий на тонкий хвост.