Нина Строгая - В жару

– Угу, только поздно уже было – не выдержал он, бедолажка измученный.

– Это да…

– А я градусник разбил, ртуть, наверное, везде раскатилась… Знаешь, я сейчас подумал, если умирать, то вот так – рядом с тобой, вместе с тобой – надышаться ядовитыми парами вдоволь…

– Ну уж нет, ты мне живой нужен, и умереть я тебе не позволю, да и сам не собираюсь. Но обещаю, если тебе вдруг все-таки этого очень захочется, я с тобой до конца буду, и – как ты там говорил про лимит милосердия? – моего ты никогда не исчерпаешь. Ну вот, я тут так красиво про милосердие, а ты горячий весь. Принести тебе аспирина, или антигриппина, или просто аскорбинки, развести?

– Нет, не уходи, не уходи – обними меня лучше крепче. Соскучился я до черта, – отвечал Иван, ощущая прилив возбуждения.

– Хочешь?.. Меня? Садиста? Убийцу своего?.. Ваня, Ванечка…

– Очень. А ты… ты меня?

– Не то слово. Я просто съесть тебя готов, – нежно смеялся Николай, – а особенно, когда ты болеешь.

– Мне тоже с температурой нравится… ну… Ужас, да? Порнография какая-то. Болезнь, бля, порочная страсть… – хрипло смеялся Иван. – Слушай, Коля, еще хотел спросить давно – как у тебя получается не кончать так долго? Как сдерживаешься? Я сначала думал, что не… ну… ну, что со мной не так что-то, что неприятно тебе со мной – не можешь ты со мной удовольствия получить.

– Да что ты, Ваня! Я такого удовольствия ни с кем в жизни не испытывал, потому и продлевал его, как мог – есть одна техника, научу, если хочешь. Женишься когда, жену свою обрадуешь сильно – никогда тебе изменять не будет.

– А тебя? Тебя можно обрадовать?

– Хочешь попробовать?

– Ну, если ты хочешь… хотя… не знаю. Мне кажется, не получится у меня – ну, не настолько я самец, чтобы… ну, чтобы… ну, самца…

– Какой же ты, Ваня… – рассмеялся Николай.

– Поросенок? Дрянь?

– Ну что ты, конечно, нет! Ты красивый, добрый, смелый, честный мальчик. Все, только такие слова тебе буду говорить – никогда, никогда больше грубостей.

– А если я попрошу? Мне нравится иногда.

Оба рассмеялись.

– Ну, если только так…

– Ну давай… давай уже, сделай это со мной, – весело и немного распущенно сказал Иван, переворачиваясь лицом к Николаю.

– Нежно и без экстрима? Заставить тебя плакать? – спросил Николай, целуя Ивана в шею.

– М-м-м-м-м-м… – застонал тот. – Как хочешь, можешь делать, как хочешь. Можешь нежно, можешь грубо, можешь в клочья меня разорвать, Коля… можешь съесть живьем. Я с тобой хочу быть, – дрожал в объятиях друга Иван. – Я все, что ты делаешь, терпеть буду.

– Красавец мой, хороший мой, Ванечка…

Иван открыл глаза, лицо горело, а по щекам катились слезы. С трудом определив себя в пространстве, он все еще не мог понять, который сейчас час – раннее ли утро или поздний уже вечер.

В комнате было темно, громко тикали старинные настенные часы, холодный осенний воздух проникал в спальню через приоткрытое окно…

– Прости… не наказывай так , прости… – вновь прошептал свою мантру Иван, а в следующее же мгновение сердце его бешено заколотилось – он услышал, как тихо открывается входная дверь…

– Здравствуйте, вы меня помните? – спросил Иван, заходя в кабинет.

– Проходите, садитесь, Иван. Вы изменили прическу?

– Ну да… девочкам нравится… ну, и мальчикам тоже, – улыбнулся он, проводя по волосам рукой.

Вынув из принесенного с собой пакета кофе и коньяк, Иван поставил их на журнальный столик и опустился перед ним на мягкий кожаный диван.

– Я думал, будет кушетка.

– Вам неудобно?

– Нет, нет, все хорошо, это я так. Мне диваны тоже очень нравятся, и даже гораздо больше, чем кушетки, – тихо засмеялся он. – Ничего, кстати, что я вас на много часов ангажировал? Не очень нагло с моей стороны?

– Вы же уже ангажировали, – улыбнулась врач.

– Ну да, – согласился Иван, вытаскивая из заднего кармана джинсов квитанцию об оплате.