Борис Берлин - Ню

Позвони же Ане, ну…

Пожалуйста…

Ты же знаешь про Аню. Я же тебе все рассказал тогда, помнишь? Ну, перед…

Когда это было-то… В субботу. По-моему, в субботу. Не помню ни хрена.

А сегодня какой день? Она же волнуется. Она же не знает ничего, совсем ничего, что со мной…

Вот ситуация, а? Просить жену позвонить любовнице… Хм… Любовнице? Какая ж она, нафиг, любовница-то? Жена она, как ни крути. Жена и все. Так что у тебя, Санька, две жены теперь.

А что, так и выходит… Год уже. Неужели – уже год? И не поверит никто, если рассказать. Да кому расскажешь? Рассказал уже один раз – хватит.

Может, сестру попросить? А, черт, забываю все время, как попросить-то? Она же все время рядом. И вообще, как? Ведь ни говорить, ничего. Даже отлить – и то помощь нужна. Две жены… Двух сиделок тебе надо, вот что.

А как же все-таки хорошо было. Думал, вот моя последняя женщина, последняя любовь. А может, и первая – за всю жизнь. Настоящая. Ну, когда молодой был, тут – понятно… Страсть, влечение, желание. Все, как первый раз. Потом постарше стал, поопытнее, выбирать начал, искать свое. Кто знает, какое это – свое? Кто скажет? Никто… А вот чувствуешь что-такое… Фигня все это. Ничему мы не учимся, как были пацанами глупыми, так и остались. Просто все, на самом деле. Ты или встретишь ее – свою единственную – или нет. Встретишь – больше никто тебе не нужен, и ты даже не понимаешь, что выпал тебе счастливый билет, один на миллион. Просто живешь…

Н-да… Анна… Анна… Анечка… моя… Имя одно… Считается – седина в бороду – бес в ребро. Чушь… Никакой не бес. Да и не ходок я уже давно, честно-то. Ведь только-только начинаешь понимать, что к чему, что главное, уже и пенсия, и…

Пожалуй, и лучше, что она ничего не знает. Ведь как ни крути, прежним я уже не буду, дай бог хоть как-то… да-да, именно – дожить… Так что ж, вешать это на нее после того что было? Она меня другим запомнить должна. Да и потом, захочет ли, сможет ли, готова ли – на все на это? В том-то и дело, что уравнение это со многими неизвестными.

Нет, но сообщить как-то, дать знать. Чтоб не подумала – пропал, исчез. Ах, как же она смотрела на меня! Как смотрела! Ее глаза в полумраке спальни… Ее тело… Ее тяжесть на мне… Ее…

Все! Еще прослезиться не хватало! Стоп, стоп…

Лучше про разговоры наши вспоминать, про наши беседы… Ни разу, ни одного мгновения неловкости, ни одного мгновения непонимания, да не просто непонимания – неугадывания. Ведь угадывали друг друга, как будто жизнь прожили. С полулета. Случайно такое не получается – только, если думаешь так же. Чувствуешь так же. Вот и все.

Нет, надо дать ей знать… как-то надо… Что там? Дверь открылась, ее шаги. Хорошо хоть, слух остался…

– Ну вот милый, с доктором я поговорила, он опять мне про надежду сказал.

Есть, говорит, надежда.

Вот я и надеюсь.

И никогда не перестану надеяться – ты понял?

Я хочу, чтобы ты понял – никогда не перестану.

Еще он про таблетки говорил.

Что надо принимать таблетки.

Аспирин.

Тогда, может, и заговоришь. Только я вот знаешь, что подумала…

Я, конечно, не медик.

И сообразительной никогда не была.

Как ты – такой не была.

Но я твоя жена.

И я за тебя в ответе.

Поэтому я тут подумала…

А зачем нам таблетки?

Ну что нам – без таблеток что ли не справиться?

От таблеток этих только вред один.

На пенсию я уже заработала.

Брошу работу – буду с тобой дома.

Ухаживать буду за тобой – лучше, чем мамка за ребятенком ухаживает.

По вечерам будем гулять.

Перед сном – на диване сядем, обнимемся, телевизор посмотрим.

А говорить…

Если не начнешь снова говорить – не страшно.

Что ж говорить, мы и раньше мало говорили.

А про то, что ты в ту субботу хотел мне сказать – так какая мне разница?

Ну какая разница – если всегда есть надежда…

А? Как ты думаешь, милый?

…Через три недели они вернулись домой.

Двигательные функции восстановились почти полностью. Он мог ходить – чуть прихрамывая, чуть подволакивая ногу.

Правая рука уже не висела как плеть – он даже мог сам держать ложку, мог сам кушать.

И только речь так и не вернулась.

Нечленораздельное мычание и слезы на глазах после – вот и все разговоры.

Она бросила работу, целыми днями ухаживала за ним, готовила, убирала, стирала белье, бегала по магазинам.

Когда она уходила, он садился напротив телефона, глядел на него неотрывно и шевелил губами.

Месяцев через восемь, ранней весной, в тот день был страшный гололед, она возвращалась из булочной, торопилась, потому что не любила оставлять Сашеньку одного, по сторонам не глядела.