Сергей Платон - Тонкие повести. Стеклобой/Театральные каверзы/Инглубагла

– Мои бери, художник! Я на вокзал редко хожу. Потом, когда-нибудь мне сделаешь. Но только те, свои, которые с нормальной головой. Из отпуска вернешься – спокойно изготовишь и вернешь. Договорились? Дать тебе пакет?

Бригада разбрелась по участкам, раскатисто завыли грохоты и транспортеры. Кирюша изначально начал было собирать нормальных лебедей, однако, вспомнив жесткое распоряжение директора, заменил их в пакете на китчевых уродин с бутылочными венчиками вместо голов. Нужно было убегать, а он зачем-то присел рядом с Кирющенко, наполнявшим в тот момент душистой брагой очередную кружку.

– Будешь? – призывно спросил бригадир.

– Назар Андреевич, а у вас водка есть?

– Есть! И предлагаю ее съесть! Тебе насыпать?

– Ну, – кивнул Кирюша.

– Вот правильно. Давай-ка, пацан, нахлобучь стакашку как положено! Обрадуй душу, а то такая физия у тебя, как будто кто под носом дерьмецом мазнул. Ты тресни водочки и все пройдет. Что ты так накуксился? Чего случилось?

– Ничего, – вяло улыбнулся парень и, не поперхнувшись, проглотил жаркую горечь первой в жизни водки.

Группа актеров и еще каких-то театральных людей курила у автобуса, маскируя дымку перегара сигаретным дымом.

В нескольких шагах от них мялся Кирилл с пакетом ваз в руках и не осмеливался подойти. Он будто онемел, давно он так себя не чувствовал. А впрочем, он не чувствовал себя так никогда. Артисты гоготали, целовались, перепихивались, кашляли. Он взглядывал в их сторону, он ждал, пока они начнут входить, усаживаться.

– Здравствуйте, – остановил Кирилл направившегося к автобусной двери последнего артиста, вдруг неожиданно для самого себя, представившись, – меня зовут Кира Будылин.

– И что? – рассмеялся тот. – А меня зовут Евгений Нильский. Хотя, понятно. Кира, да? Отличное имечко к фамилии Будылин. У вас в Будылино, наверное, все Киры?

– Нет. Мне кому отдать подарки? Арам Ильич просил вам вазы передать.

– А кто такой у нас Арам Ильич? – все больше веселился артист.

Из автобусных окон заинтересованно смотрели другие страшные актеры. Несколько актрис с довольно грубыми, абсолютно карикатурными лицами, напоминающими африканские маски, даже специально вышли и опять закурили.

– Директор завода, Сарьян, – жалобно проблеял Кира, люто возненавидев и себя, форменного глупца (ходил, дурачина, наряжался), и нахального Арамыча, и беспардонный «театр наглых страхолюдин».

– А, маленький Армяшка-обаяшка? Как же, как же. Мы с ним подружились. Где подарки?

– Вот.

Кира протянул собеседнику одного изумрудного лебедя. Повальный гогот некрасивых гастролеров, почувствовавших свежее развлечение, ради такого дела высыпавших из автобуса и обступивших без того скованного дарителя со всех сторон, омерзительно лязгал в ушах.

– Какая же это ваза? Это пепельница, друг дорогой! – прыснул Нильский. – Ты нам лучше расскажи, кто у вас там крякал и кудахтал весь спектакль?

– Это птичник, он сразу за клубом.

– А, вот в чем дело. Надо было тогда «Лебединое озеро» или «Гадкого утенка» вам тут сыграть, самое-самое место! – саркастично пошутил артист, вызвав новый шквал обидного смеха коллег, стремительно заныриваюших обратно в салон разворачивающегося автобуса. – Ну, ладно, Кира, мы поехали, спасибо за подарки. Будь здоров! Много не пей! Пока-пока!

«Чего они вазы-то не взяли? – думал Кирилл, глядя вслед уезжающему театру, – ну, допустим, не понравились подарки. Могли бы взять, сказать спасибо, потом бы выбросили по-тихому. Ах, да, спасибо этот, Евгений Нильский мне сказал, но вазы не забрал. Куда мне их теперь?»

К горлу резко подкатила то ли водочная муть, то ли отчаянная досада. Широко размахнувшись, он шмякнул идиотскую вазу-пепельницу об асфальт. Под ногами, широким веером разлетелись стекольные брызги. Стыдные слезы отступили.

– Как так-то? Вот зачем ты так? Так что ли надо? – неизвестно у кого спросил Кирилл, криво усмехнувшись. В нем начал закипать яростный хмель.

Раскачав мелодично позвякивающий стеклом пакет, он дико улыбнулся и с явным удовольствием грохнул им о землю.

– Пожалуйста!

Дальше он уже не особенно соображал, что делает. Просто знал, что сделать это нужно. Вернулся в клубное фойе, неторопливо вынул из багетов все свои лебединые листы и картоны, аккуратно развесив пустые рамы по местам. Пересчитал. Семьдесят одна картинка!

– Дяде Юре завтра скажите, что это я забрал свои рисунки. Ладно? – доложился у выхода сонной вахтерше и пошел на свое место, на плотинку.