Андрей Рихтер: Испытание любви

А вот использование материально-технической базы кафедры не по его функциональному назначению надо доказать на конкретных, должным образом документированных примерах. Впрочем, в позапрошлом году у администрации хватило ума (а точнее – наглости) подогнать под эту формулировку отправление личных писем с рабочего компьютера. И доказательства налицо, и формальности соблюдены, но как же все это мелко, низко, подло! Несправедливость, совершённая в отношении кого-то другого, кажется еще одним штришком, подчеркивающим несовершенство бытия. Несправедливость в отношении себя человек воспринимает как событие вселенского масштаба. А всем окружающим оно кажется тем же штришком.

Ненадлежащее обеспечение пожарной безопасности и безопасных условий труда сотрудников кафедры? Ну, с пожарной безопасностью все ясно. Нет такого помещения, в котором по части пожарной безопасности все будет в порядке. Коробка проход преграждает – нарушение. Корзина для мусора, полная бумаг, – нарушение. Кто-то из студентов в туалете втихаря покурил – преступление века. Но вот безопасные условия труда сотрудников? Хапай, бабо, решетом сонце! [3]  Хватай, бабушка, решетом солнце! (укр.) Употребляется в смысле: «это уж чересчур», «это неслыханно». То не какая-нибудь кафедра химического факультета, где работают с щелочами и кислотами. То кафедра истории… Галина припомнила, как три года назад под доцентом Полянским развалился стул. Разве что только это… Полянский нисколько не пострадал, ни шишки, ни царапины не получил. Пострадал только стул. Но кто мешает назвать белую овцу черной, если надо?

– Никогда не думала, что Григорьартемыч такая сволочь! Мать его за ногу семь раз налево! – Доцент Петикян и в университете не особенно стеснялась в выражениях, а уж дома у Галины, в разговоре с глазу на глаз, тем более. – Знала, что сволочь, конечно, но чтоб такая… Собрал нас и устроил шоу. Сначала выступила Полина. В стиле «не могу больше молчать, люди добрые»…

Доцент Тертычная вообще не могла молчать. Никогда, даже в тех случаях, когда молчать было надо. Вечно лезла со своим мнением, с суждениями-замечаниями и непременно норовила оставить за собой последнее слово. Жертва «неаборта». Сама сдуру всем рассказывает, как ее маменька, будучи ею беременной, собиралась сделать аборт, но в последний момент передумала. Могла бы и не передумать: лишившись Полины Тертычной, человечество вряд ли бы многое потеряло. Ну а воздух на кафедре без нее однозначно был бы чище. Подумать только, когда-то Галина жалела Тертычную. Неумна, но старательна, и не всем же, в конце концов, быть семи пядей во лбу. Жалела, пока не узнала, какая та есть змея.

– Затем Петрушка встал, – продолжала свой рассказ Петикян. – Трезвый, хмурый. Тоже, говорит, молчать не могу. А рядом с ним Алиска ерзает на стуле от нетерпения. Тоже хочет выслужиться перед Григорьартемычем, а ей слова не дают…

Заочная расправа прошла по старому, как мир, сценарию. Бессовестные подлецы обличали, совестливые отмалчивались. У каждого «молчуна» свой резон. Кто-то оправдывается тем, что плетью обуха не перешибить. Все уже решено, взвешено, отмерено… Кто-то опасается испортить отношения с администрацией… Кто-то считает, что спасение утопающих дело рук самих утопающих… А кто-то может искренне (или почти искренне) верить в то, что «так оно лучше», что в этом лучшем из миров все делается к лучшему. Зачем человеку с больным сердцем «нервная» работа? Лучше пусть остается в профессорах. Профессорская должность не в пример спокойнее.

Но ладно, резоны резонами, а вот позвонила Галине и навестил ее одна доцент Петикян. Все остальные «сочувствующие» хранили молчание. Если начать рыпаться, добиваться справедливости, то никто не поддержит. Петикян тоже не поддержит. Раньше говорила: «Уйдешь ты, и я уйду», а теперь вдруг вспомнила про племянницу, которой на следующий год поступать, своя рука понадобится в университете… Спасибо хоть за то, что звонила, навестила, рассказала последние новости. А то сидишь и не понимаешь, что на твоей кафедре происходит. Вернее, уже не на твоей. Теперь кафедрой заведует заклятый враг профессор Григорий Артемович Хащенко, человек, которого «ученым» даже спьяну назвать нельзя. Да что там ученым! Его и человеком-то назвать язык не повернется. Хам, прохвост и интриган. Редкий, надо отметить, случай умного хама. Хамят как правило дураки, но Хащенко умен, этого у него не отнять. То, что в науке профан, так это другое. Ум есть, а знаний нет, всю жизнь политикой занимался, а не историей. Но при всем своем уме – хам, каких поискать. Сам себя, однако, считает интеллигентом невесть в каком поколении.