Илья Плахута - Черный Пес

Я подошел поближе, чтобы разглядеть в деталях мертвого зверя. Я мог бы вполне назвать себя любознательным ребенком, иногда, как сейчас, например, даже слишком любознательным. Мне всегда было интересно то, о чем взрослые бояться или не хотят разговаривать. Достигнув какого-то возраста все они (наверно, и мне впоследствии придется повторить их судьбу) начинают трепетать перед болезнями, нищетой или чаще всего – смертью. Последняя была поистине запретной темой для многих: кто-то видел ее собственными глазами, кого-то она коснулась слегка, забрав дальнего родственника или домашнее животное. Я не знал, что такое смерть, лишь мог догадываться, что она существует, что кругом, что она станет когда-нибудь частью меня. Вот почему мне так хотелось почувствовать ее ближе, ощутить ее дыхание или присутствие, ну или что там еще. Все, что я мог знать о смерти, было рассказано в книгах или показано в кино. Но это было не по-настоящему, я видел массу оговорок и не выясненных для себя деталей. Мертвое же тело огромного черного пса на дороге могло удовлетворить мою любознательность, которую часто приходилось насильно скрывать – то ли от одноклассников, то ли от родителей или других взрослых – ведь для большинства она была странной, а соответственно опасной. Мне всегда запрещали расспрашивать за столом о крушениях кораблей, падениях самолетов или, например, существовании Джека Потрошителя: мои родители не находили ответов на мои вопросы, поэтому просто затыкали мне рот, как это всегда происходит, когда человек знает или хочет узнать больше остальных. Поэтому мне также запрещены каверзные вопросы о Боге.

***

Морда черного пса почти не пострадала, в отличие от туловища, из которого тонкой, но уверенной струйкой текла, расползалась по разгоряченному асфальту свежая кровь. У собаки были большие белые клыки, и сейчас, видя перед собой этот посмертный оскал, я не мог для себя решить, был ли это оскал злобы, ненависти к человеку, или оскал последней, самой жуткой, боли. Я не сомневался, что животное успело почувствовать всю боль при столкновении. Интересно, на какое расстояние ее отбросило? Ведь на нее наехали, скорее всего, случайно, неосознанно; возможно, она появилась из ниоткуда, став предвестником смерти, пусть даже собственной.

Я прошел немного вперед, туда, где, как я полагал, могли находиться следы торможения машины. Мне пришлось пройти, наверно, метров с двадцать пять прежде, чем я увидел несколько черных полос на дороге. Я даже присвистнул – не думал, что туша животного могла оказаться так далеко. Ни на проезжей части, ни возле нее я не увидел покореженных или сбитых частей автомобиля, что мне показалось странным, потому что пес весил килограммов семьдесят, не меньше. Мне пришла в голову мысль, что это мог быть большой грузовик, «трак», водитель который мне обычно представлялся королем дороги, ведь он сидел выше всех, видел дальше всех, а всеоглушающий сигнал таких машин мне казался божественным звуком. Я хотел найти такой, прицепить к велосипеду и ездить так в школу, среди потока машин, пусть не совсем на равных с ними правах, без двигателя или хотя бы еще одной пары колес, но при этом гудеть, взрывая округу гудком, похожего на вой какого-нибудь мифического чудовища.

Да, это скорее всего был большой грузовик. Я представил, как он перевозил целую кучу всяких интересных товаров, или, может, был под завязку загружен продуктами. Хорошо, что я не знаю, какие продукты он вез в прицепе – они потом навсегда были бы связаны с этим мертвым псом, чье распростертое тело говорило о человеческой глупости, неумении предугадывать события и правильно реагировать на них. Я даже подумал, что не зря я тренировал реакцию, «случайно» роняя со стола карандаши и ручки, ловя летающие в воздухе листья или пух или пытаясь поймать в реке голыми руками рыбу, что давалось мне тяжелее всего – чертова рыба была слишком вертлявой и скользкой, чтобы спокойно даться мне в руки. Отец никогда не понимал моих этих занятий, считая их дуростью и пустой тратой времени. Однажды я ему ответил, что его дурацкая машина – вот главная трата времени, что стоило мне недели общения с друзьями, компьютер и даже книгами, хотя мне притом открылась определенная доля свободы, точнее свободомыслия (на это слово я часто натыкался, когда открывал тяжелые и объемные исторические книжки отца). Как-то даже закралась в голову мысль, что я не хочу стать таким же фанатиком, как отец.

***