– Этого нельзя говорить, – повторил он более спокойным, но теперь дрожащим голосом, озираясь по сторонам. – Ты же знаешь, что нельзя.
– Что нельзя говорить? – спросила Танечка, смотря на юношу, как на сумасшедшего.
Он был ростом чуть выше ее. Его длинные белые волосы, собранные в пучок, открывали овальное лицо с узким лбом, большими зелеными глазами, широким носом, пухлыми губами и огромным, совершенно не подходящим ему, подбородком. Танечке сначала показалось, что он взрослый, но его рост и голос, говорили о том, что он не намного старшее ее. Его балахонистая одежда из грубого полотна была опрятна, но выглядела очень старой: на ней было много заплаток разных цветов. Из широких рукавов выглядывали очень худые кисти. Он был бос.
«Прямо, как шут при дворе, – подумала Танечка, но вслух этого не сказала».
– Закон двадцать два, восемь, – сказал многозначительно незнакомец.
– И что это за закон? – уточнила она, понимая, что объяснять он ничего ей не собирается.
– Этот закон знают даже те, кто еще только учится говорить, – ответил он, недоуменно смотря на нее. – Ты – не местная?
– Нет. Я из города О, – гордо ответила Танечка, – и мне про ваши законы ничего неизвестно, – тут же добавила она.
– Но как ты прошла заставу? Никто не может обмануть пограничников. За всю историю города такого не было.
– Я не проходила заставу. Я просто гуляю, – спокойно сказала Танечка.
– А-а-а. Просто гуляешь? Понятно, – ответил юноша, задумчиво и удивленно на нее смотря, отчего его лоб покрылся сетью морщин, что прибавило ему еще лет пять. – Тогда просто уясни себе, что эти слова, – он достал из кармана небольшую прямоугольную белую карточку с надписью «я хочу», выведенную красивым шрифтом серого цвета, и показал ее Танечке. – Эти слова произносить нельзя.
– Но почему? – возмутилась Танечка. – Если я хочу…
– Нет, – крикнул он и зажмурил глаза, а уши закрыл ладонями. – Этого нельзя говорить. Нельзя. Нельзя, – кричал он.
– Хорошо, все, все: я молчу, – кричала Танечка, но незнакомец не успокаивался: должно быть, он просто ее не слышал.
Она решила подождать, пока его истерика закончится. Через несколько минут это действительно произошло. Он медленно поднял голову, посмотрел на нее, огляделся вокруг и только после этого освободил свои уши, которые были теперь синего цвета.
– Какого они цвета? – тут же спросил он, показывая на свои уши.
– Синего.
– О, нет, – схватившись за голову, застонал он. – Что же теперь будет? Что будет?
– Может быть, они станут обычного цвета? И все? – предположила язвительно Танечка.
– Обычного цвета? – закричал он, смотря на нее бешенными от злости глазами. – Обычного цвета? Это ты во всем виновата. Ты это сказала, а не я. Значит, ты и будешь отвечать. Ясно?
– Ясно, – ответила Танечка. – А за что я буду отвечать? – тут же спросила она, чем вывела его из себя еще больше.
– За то, что говоришь эти слова, – грубо ответил он и снова показал ту же самую карточку со словами «я хочу». – Их нельзя говорить. Нельзя. Слышишь?
– Если ты так будешь и дальше кричать, то я скоро перестану слышать, – предупредила спокойно Танечка.
Он с негодованием посмотрел на нее, взвыл, отвернулся и пошел по аллее, но потом резко развернулся и подошел к ней.
– Ты должна пойти со мной, – строго, но уже совершенно спокойно, сказал он.
– Куда? – опешила Танечка.
– К нам в город. И ты всем объяснишь, что это ты говорила.
– Хорошо, – ответила Танечка, решив, что раз уж она виновата, то будет по-честному, если она и будет отвечать.
– Эй, подожди. Что с твоими ушами? – вдруг спросил он.
– Что с ними? – удивилась Танечка и схватилась за уши.
– Они нормального цвета, – рассматривая их, ответил юноша. – Этого не может быть.
Танечка с облегчением выдохнула и недовольно посмотрела на него.
– А какого цвета они должны быть? – спросила тут же она.
– Фиолетовые.
– Почему? – спросила Танечка, уже думая о том, правильно ли будет идти с этим человеком куда-то.
– Потому что ты сказала эти слова, – раздраженно ответил он.
– То есть те, кто говорят эти слова, ходят с фиолетовыми ушами, а те, кто слышат – с синими. Так?
– Почти так, но не совсем так. Объяснять я не буду, – махнул он рукой.
– И через сколько у тебя это пройдет?
– Это не проходит само. Мне нужно идти сдаваться и объяснять от кого я это услышал, но они мне не поверят: у тебя же обычные уши, – грустным голосом сделал он свое нерадостное заключение.
Читать дальше