Бразервилль - Глаза слижут лоси (сборник)

Беретом сжав седые кудри,
Подняв повыше куцый ворот,
Я ледяным промозглым утром
Отправлюсь в город, в ржавый город.

Под лязг осенней непогоды
Мне суждено попасться в цепи,
Гляжу в молочные разводы,
Кого туман из дымки лепит?

Я разглядеть ужель во власти
Когда бредёт сиротский путник
И, чертыхаясь на ненастье,
В барьер сметанный зенки лупит?

И инстинктивно сам потянешь
Вперёд сослепу руку – тяпку,
От воображения устанешь,
В пучине сливочной и зябкой

Оно рисует образ чей – то,
И этот образ – кос для глаза:
То проползёт под ноги змейка,
То чудищ чуются проказы —

Вот силуэт завял мохнатый,
Затем восстанет, скалясь алчно,
И с фонаря худые лапы
Протянет сущностью прозрачной,

То плащ мелькнёт как привиденье,
Багрянец вдалеке забрызжет.
Шаги, что были в отдаленье,
Давно стучат всё ближе, ближе…

Галопом липкий страх понёсся!
О, вот шаги, заглохли рядом!
На тишь пугливо обернёшься,
Слой ваты влажной срезав взглядом,

И никого! Сдавило лихо…,
Да шало морось в очи шпарит,
Да грязь повидлом рыжим, рыхлым
Подошвы жжёт армейской паре…

В чашечках чайных – солнца палитра,
Двое в беседке любезно сидят;
Аня в панаме, Ося в цилиндре,
Пьют, обсуждают цветы и котят.

Подле мурлычет тёплая Муся.
Ося к Анюте мосты прочертил.
Вдруг, мимо чашки он промахнулся
И отхлебнул из её глаз чернил!

Эти чернила – сахарней шпанки.
Ося подсел к покрасневшей впритык,
Аня, помявшись, вместо баранки
Осе вцепилась зубами в кадык!

Плоть отделялась сдобой горячей!
Кости трещали, хлестал алый сок!
Люди предстали массой незрячей,
Скомканной чувством в дрожащий кусок!..

Стихло в беседке.
Глазоньки хитры.
Ося в панаме, Аня в цилиндре.

Шёл в спортивном костюме с мотнёй до колен
Джентльмен с бородой и морщинистой кожей,
Кто – то едкий ему бросил вслед: «Не поможет»,
Сотрясая аллейной души гобелен.

Безучастен старик, хоть плескай в очи щи,
И в груди – тишина на мильонах наречий.
По привычке хозяйской, костюм каждый вечер
Носит в полостях тела костюм из морщин.

Корелла издохла, лопнуло сердце —
Браток вчера, обслезив пиджак,
Меня убедил за кислой беседцей
Пустую клетку забрать за так.

Она на здоровье гадко влияет:
Он глянет в степи былых красот —
И сердце, как у Миклухи – Маклая
В оковах, рвётся. Тоска грызёт.

И я, на чужую клетку позарясь,
Предвижу, как мой волнистый друг,
Которого я схвачу на базаре,
Погибнет – горлом польётся юг.

Погибнет. Не старость выпустит стрелы,
Не холод сдавит и не тюрьма,
Предвижу – хохлатый призрак кореллы
Задушит, или сведёт с ума.

Рассыплю по донцу почки граната,
Поглажу клетки пустой живот.
Боюсь, в ней умолкла туча пернатых.
Я обнуляю счёт.

Нетрезвый дядь притопал на рыбалку,
Расправил снасти, лодку накачал,
На середину выплыл, замолчал
Как замолкает в пузе алыча,
Как замолкают, встретивши русалку.

Из хлебобулки выдернул печёнки
И бросил за борт, в тощий коллектив.
Себя чужим страданьем прикормив,
Слегка закинул удочку в речонку.

Камыш сопел, сутулый от несчастий,
Под гулы комариного полка
Орущего от боли червяка
Спешили успокоить чьи – то пасти.

Возможно по фантазиям наяды,
Идя домой под вечер голубой,
Рыбак в пакете из – под мармелада,
Тащил себя с проколотой губой,
Ещё живого, c человечьим взглядом.

А тот, довольный сносною рыбалкой,
Глаза таращил, вымахавший гном.
Должно быть, слышал каждый за окном,
Как перед потрошеньем и огнём
Он долго по себе дубасил палкой.

Заря одноглазая рдела
И некто из рода омел
Надел на себя чьё – то тело
Из груды разлёгшихся тел.