Владимир Абрамсон - Отнюдь

В Североуральске стучат неуемные фанатки в двери клуба, кричат: «Мальчики, на автографы выйдите, не будьте жлобами!». Одна крикнула: «Не выйдете – не встану» и плюхнулась лицом в снег, мороз за двадцать. Ждем десять минут – лежит, пятнадцать – лежит. Замерзнет, до больницы. Вышли. Девочки закоченели на ветру. В клуб всех отвели. Катя, которая вниз лицом лежала, потом вышла замуж за осветителя.

Той же зимой в Златоусте, стук в балконную дверь. Фанатка по виду. Лет шестнадцати, но в теле, пиджачок фирменный маловат. Взяла ли у подруги надеть. Поверх зимних джинсов короткая юбка. Тяжелый рок задает и обещает ритм новой жизни.

– Ты как сюда попала.

– Соседний номер пустой, перелезла. Дай автограф. Расписался на афише, она мнется, не уходит.

– Вадик, можно я подругам скажу, что мы с тобой напились и…трахались.

– Спрашиваешь зачем?

– Приметы нужны, не поверят. У тебя нет ли шрамов, родинки ниже спины?

– Поперек живота два шрама за русско-японскую войну. Ушла победительно.

В Москву вернулись к весне. Ехали поездом и видели серые, готовые вскрыться реки.

Был я Вадя. В тусовке прохожу Вадиком еще лет десять. Скорбно. Завязывать надо, бежать. Меня зовут Вадим. Душа моя проста, мысль робка и сера. Я не разделяю ничьих взглядов и не имею своих. Дремотно ночью, спишь и помнишь, что спишь и утром должен на что – то решиться. Поехал в Химки и бросил корнет в Москву – реку. Труба скрылась мгновенно, беззвучно, и не больно мне. Поставил выпивку музыкантам, осветителям, звуковикам. Многолюдные поминки.

– Мы чудно повеселились пару лет… прощайте, и спасибо.

Далее мысли вязли, в вуз ли поступить, или менеджером по продажам. По пропажам. Все торгуют.

Мать, занятая собой, ухоженная, с претензией на гламур, свирепеет под тяжелый рокот рока. Видит занятье Вадима недостойным. Недостойным чего? Узнав о гибели трубы, на радостях купила Вадику путевку в Крым.

Ах, Гаспра! / В парке Чаир распускаются розы/ В парке Чаир наступила весна/ Снятся твои золотистые косы/… На дорожках светлого песка встретил он Тину. Обнимались и шептали друг другу на ухо, что в голову придет. Такая была, обещавшая полную, невозможную и неизбежную близость, их игра. Но не сказаны откровения о прошлом, о тайне и величии страсти. Обессилев от любви, они уехали в Севастополь.

Билеты достались на старый и небольшой пароход, но каюты под вишневое дерево. От Ялты довольно сильно качало, в баре кроме них и пьяного в лоск бармена, никого не было. Бармен пытался пить боржоми из бутылки, облил лицо и грудь. Снял белую крахмальную рубашку и остался в тельняшке.

– Я вообще-то военный моряк. Прощай, оружие.

Качка усилилась, валило на борт. Бутылки в стойке бара злобно звенели.

В Севастополе ветер раскачивал суда у причалов. Скрипели якорные цепи. Ветер продувал белую аркаду Графской пристани. Он стих к полудню, купались на диком пляже в виду обломков античных колонн Херсонеса. Поднялись на Сапун – гору. Тихо, священно, пустынно. По углам площадки памятника четыре высоких каменных шара. Тина взобралась на шар фотографироваться. Ветер с горы схватил ее платье, обнажив белый, не загоревший живот. Она, стоя на шаре над Вадимом, засмеялась чисто. Подобрала платье. Моя, – сказал себе Вадим в пронзительной, горячей пустоте. – И Тина поняла, мой муж.

Жизнь Тины проста, как неожиданный тихий ручей на поляне. Она живет в московских старых Филях. Девочка забралась в трамвай, ехать во Дворец бывших пионеров. Заблудилась, конечно. Москва верит слезам. К вечеру она дома ревела. Позже родители заметили, дочка – подросток слышит музыкальный ритм и подергивает в такт остреньким плечиком. По случаю, они жили близко к районному Дому культуры, и записали Тину в балетную студию. Ставили с песнями и танцами пьесу Корнея Чуковского «Приключения Бибигона». Тина танцевала плохо. Ей доверили читать вступление. Тина помнит мрачноватый зал. Она, одетая мальчиком, с ужасом живота, со сцены:

– Нежданных происшествий длинный ряд/ Мы развернем пред вами в пестрой сцене. / Вас чудеса сегодня поразят, /Каких никто не видывал на сцене.

Из балета Тину отчислили. Мама пошла узнать.

– Девочка ваша поправилась, и в общем склонна к полноте. Как и вы сами, Лизавета Ивановна. Мама расстроилась: зверинец, да и только.

От хитрых и завистливых балетных Тина ушла в техникум. Там дружила и целовалась с Натаном. Его все любили за беспокойный, легкий на безобидные приключения нрав. Ночью Тина думала, выйдет ли замуж за Натана. Как это будет. Его увезли в Израиль, она закручинилась надолго. Пережила оторопь глянцевых журналов, и безумство дискотек.