Алексей Шаповалов - Все границы вселенной

Я дочитал послание сие… 1 1 Печатается с сохранением особенностей авторской пунктуации. – Примеч. ред.

«…Либо я не понимаю стихов, либо это бред и галиматья. Вполне возможно, что чей-то воспалённый мозг не в силах был сдержать эмоции и оттого вылил их все на бумагу. Впрочем, с одной стороны, бумага всё стерпит, а с другой? С другой, все настоящие книги, рассказы, стихи и прочее может быть только эмоциями человека. Его переживаниями: болью или наивысшим счастьем. Тем, чего нельзя удержать внутри. Кто знает – может, я просто завидую автору, что он смог себя реализовать, а я нет. Он смог выразить боль свою, а у меня не получилось. А может, стихи действительно плохие, и автор просто пытался перехватить у судьбы кусочек славы. А на самом деле здесь то рифма пропадает, то ритм сбивается. Зато книга издана, и след в истории оставлен. И не надо думать, что книги и библиотеки завалены макулатурой. Главное, тщеславие потешено. А вот кто я? Что я? У меня всего лишь моё маленькое дело. И я его делаю, как могу. Меня не станет – мир не рухнет. Коли уж доведётся быть знаменитым так и что ж? Меня-то всё равно забудут. Будут помнить лишь то, что сделано, да приукрашенный либо очернённый образ».

Игорь Шверцев, мужчина лет примерно тридцати пяти – как говорят, в поре зрелости, сидел в одной из самых распространённых забегаловок мира и, коротая время за чтением подаренной ему книги стихов, дожидался, пока его дочь поест. Впрочем, не только утоление голода его ребёнка заставляло находиться в помещении «МакСтара». Здесь же он ожидал своего друга, работника диспетчерской службы, который должен был сообщить ему о новом рейсе. Можно было, конечно, сразу пройти на станцию, но там и так была толпа пилотов-дальнобойщиков в ожидании фрахта, а тут была возможность получить что-то по знакомству. Одет Игорь был в чёрные джинсы, голубую футболку и кожаный, весьма потёртый жилет со множеством карманов, выдававший тот факт, что его хозяин был в недалёком прошлом космическим пилотом и бороздил просторы вселенной в поисках разумной жизни и пригодных для обитания планет. Причин, заставивших пилота покинуть звёздную пустоту, жилет, как элемент форменной одежды, объяснить, разумеется, не мог. А его хозяин, с сонным взглядом и трёхдневной щетиной, думал не о прошлом, а о том, что ему делать в этой жизни дальше. Читая стихи и размышляя над смыслом или смыслами жизни, он словно выпадал из неё. Он ничего не замечал вокруг: ни звона посуды, ни выкриков «Свободная касса», ни даже ссоры буквально за соседним столиком, где один из подростков затеял бурные препирания с уборщицей заведения по поводу того, что он будет сорить, где хочет, и никто ему не указ. При этом парень дополнительно аргументировал тем, что уборка за посетителями – это прямая обязанность противоположной стороны. Видимо, недостаток воспитания, он считал нечто вроде пропуска в положение хозяина этой жизни. Лишь изредка взгляд Игоря фокусировался на девочке, чей образ в розовом платьице и босоножках возвращали его в повседневное состояние. А девочка тем временем доставала из бумажного контейнера запечённые, вкусно пахнущие маслом, слегка покрытые румяной корочкой ломтики картофеля и, поочерёдно макая в каждую из трёх баночек с соусом, запихивала их в рот. При этом она хитро и весело посматривала голубыми глазами на своего отца.

Игорь оторвался от стихов и с выражением преодоления невыносимо тяжёлого пути, причём чуть ли не на пике усталости, сделал замечание:

– Лиза, прекрати, наконец, баловаться! Ты полагаешь, будто я не вижу, что ты делаешь?

Девочка живо откинулась на спинку стула, развела тоненькие ручонки в стороны, причём в одной всё ещё сжимая кусок картофеля, и с притворным возмущением воскликнула:

– Папа, я не балуюсь!

Девушки за соседним столиком, услышав диалог отца и дочери, захихикали. Шверцеву было, конечно, неприятно, что приходилось делать замечание дочери при посторонних, но не сделать его он считал непедагогично.

– А то я не вижу все твои кулинарные эксперименты. – И тут словно волна гнева накатила. Он чуть было не кричал: – Да и потом я тебе сто раз говорил: «Нельзя лезть в чужой соус». Когда ты, наконец, поймёшь, что это некрасивый поступок.

Появилось желание постучать костяшками пальцев по детскому лобику, но шёпот за спиной о том, как плохо обращаются с бедным ребёнком, помог в какой-то степени сдержать раздражение.

– Я больше не буду.

Девочка, насупившись, вновь придвинулась к столу и продолжила есть свой картофель, поминутно запивая его коктейлем из высокого белого бумажного стакана.