Список должен был пополняться – ради опыта и познания жизни, а если даже и нет – то хотя бы просто ради мнимого удовольствия. Это было сложное объяснение – поэтому об этом она редко думала. Все, что у нее было – набор схем и фраз, подходящие под конкретную ситуацию. И в этот раз ее план выглядел так – темные ресницы, полные печалей. Рука, сжатая в кулак. Толчкообразная речь, демонстративное выключение телефона, но не раньше, чем усядешься в машину – можно даже попробовать сымитировать ссору с кем – нибудь; но это было сложно – Аннете попросту никто не звонил. Дальше – просьба прибавить скорости. Заверение, что он никогда ее не поймет – и Николас уже не за рулем седана, а в ее власти, власти женщины, которой не интересен его достаток, увлечения и интересы. Мужчины любят ощущать себя великими, важными – все они такие, считала Аннета. Готовы давать советы и помогать, стать спасителями молоденьких красоток, объясняя своим басом элементарнейшее. И Николас такой – клюнет, так и не догадавшись, чего она вообще от него хочет. А ответ же лежит на поверхности – просто Аннета остановилась на позиции номер 37.
На улице имени Расселфорда она заметила Патрика, замерзшего, и, по – видимому, злого. Бедняга стоял на улице уже больше часа, ожидая ее – не зная, что она и не собиралась приходить. Что искала она не встречи с ним, а возможность найти другую. Что даже если бы не предложение Николаса – она бы не пришла, а отправилась на Палмоди, домой, прихватив бутылочку бренди.
Мимо него пролетел пыльный седан – и, всего на секунду… хотя нет, отгоняет он от себя эти мысли – просто показалось.
– Так что конкретно случилось с тем парнем? Он тебя обидел? – спрашивает ее Николас, засмотревшись на ее лицо под бликами светофора. Не улыбнулся, нет; со знанием поглядел прямо в ее черную душу. А увидев ее лицо, добавил, – Только скажи, если что – то не так…
– Нет, нет, все так, Ники, – торопливо перебивает его Аннета. – Мне просто надо… отвлечься. Мне сейчас так страшно, так одиноко, я… не знаю даже, почему я села к тебе, но мне так нужно выговориться, так нужно…
Послушно прибавив скорость, Ник повез ее к себе домой, потому что она на этом настояла. Вымолила, придумав серьезную ссору – а он, глупый, клюнул; впрочем, как и все. Она не знала, что будет через час, через два или завтра; но кое – что всё – таки знала – он влюбился в нее без памяти.
Сытый желудок, гудящая голова, исцарапанные спины – список можно было продолжать долго; эти атрибуты были чуть ли не обязательны в целом контексте философии ее Списка. Аннета, потягиваясь, радовалась тем новым туманным утром – герой же любовник прошлой ночи, сэр Николас Тридцать Седьмой, мирно посапывал рядом, даже не подозревая, что о нем забыли в тот же миг, как бедра девушки обагрились его жизненным соком.
Головокружение и падение в вечность давно стали чем – то забытым, атавизмом бессонной ночи, бравшие начало свое в далеком и туманном прошлом, что еще пару часов назад были самым, что ни на есть, настоящим. Аннета смутно понимала это – как понимала и тяжесть последствий для бледных безбородых юношей и семейных мужчин, решивших угостить или же подвезти загадочную незнакомку в роковой для них самих же вечер. Она понимала, что шантаж был глупостью – тогда как глупость была спасением. В своей новой жизни она непроизвольно разыгрывала высококлассные трагикомедии в чисто английском стиле, опираясь, если даже и не на Ибсена (настоящего англичанина, куда уж), то уж на Стриндберга точно. Разумеется, она понимала, что в конечном итоге ей не понадобятся ни деньги этих людей, ни их забота и внимание; но та утраченная надежда, те разбитые сердца и проклятия вослед – вот ради чего стоило одевать юбочки подлиннее, заводя их в тупик своей ложной непорочностью.
Вершиной айсберга было удовольствие. Само по себе оно, длившееся мгновение, было песчинкой в океане удовлетворения своей новой, свободной и безрассудной жизни – не оно влекло нашу героиню, что бы она себе там не врала. Наслаждением же настоящим и полным было видеть в их глазах боль и разочарование, тоску и… любовь? Эмоции, чувства; неважно. После той, прошлой жизни она хотела быть нужной, необходимой. И она была – играя с другими, дергая за оголенные нервы их прорвавшихся, постаревших душ. Что греха таить – Аннета любила себя за это больше всего другого вместе взятого. Она разбивала чужие жизни, иногда даже не успев позавтракать. Она улыбалась и лгала. Плакала от счастья, имитируя оргазм. Бросала их, не оправдывая ожиданий – смотрела, как они будут себя вести. Если они, жалкие, умоляли – она улыбалась своей полуулыбкой и уходила, не захлопнув на прощание дверь. Если же хмурились и бранились – то она обязательно оставалась еще на какое – то время, продолжая изучать несчастную жертву. Со временем она находила то место, куда посильнее можно ткнуть; правда ли или нет – но Аннета Боунс никогда не знала поражений; уходила она улыбаясь и посмеиваясь, ощущая себя настоящей женщиной.
Читать дальше