Кирилл Куталов - Радио «Вавилон»

В своем новом жилище неподалеку от одного из подмосковных шоссе Николай отвел под стелу целую комнату. Он обставил ее в японском стиле – задрапировал стены ширмами из рисовой бумаги, на полу постелил соломенные циновки, под потолком пустил алые фальшбалки, а в центре соорудил постамент из черного лакированного бруса. На него Николай водрузил выломанный кусок стены. Красный кирпич эффектно смотрелся на фоне белых ширм и черного лака. Также Николай заказал в ювелирной мастерской золотой стетоскоп. Поначалу он хотел сделать из листа чистого золота конус, наподобие того, через который он слушал стены в самом начале, но устройство стетоскопа показалось ему более интимным.

Когда все было готово, Николай сел, скрестив ноги, перед постаментом. Вложил в ушные раковины золотые оконечники трубок и прижал мембрану стетоскопа к кирпичам. Замер. Никаких звуков. Сердце упало, похолодели руки. Потом в глубине кирпича появился голос. Невнятный, тихий и слабый, он постепенно становился все громче, и через несколько минут стетоскоп уже начал улавливать и усиливать произносимые слова. Николай слушал очень внимательно.

– Короче, так, братан, берешь кружку железную, воды наливаешь и на огонь. Если огня нет, берешь тряпицу, сала там кусок, мажешь тряпицу салом – вот тебе фитиль. Жжешь его, на нем кружку греешь, пока вода не закипит. Когда закипела, сыпь туда два корабля чаю, лучше грузинского, а хотя один хрен, какой найдешь, и крышкой закрывай плотно. Лучше еще в одеяло замотать, пусть там доходит. Двадцать минут пускай стоит. Потом достаешь, раскрываешь – все чаинки осели, тогда через ситечко его цедишь, и можно пить. Если ситечка нет, переливаешь из кружки в кружку, пока чистый продукт не останется, и с рыбкой сушеной его, ай ништя-я-як…

На этом голос сошел на неразборчивое бормотание и больше в тот день ничего Николаю не говорил.

На следующий день все повторилось. Голос вновь рассказывал Николаю рецепт лагерного чифиря, а затем уходил в бормотание. То же самое было и на третий день, и на четвертый, и на пятый, и на шестой, и через месяц, а Николай все сидел и слушал, днем и ночью, пока окончательно не пропал.

***

Там, где недавно стоял дом в форме куба, идет стройка. Роют котлован, отъезжают грузовики с землей и битым кирпичом, в бытовках живут азиаты, местные жители недовольны и пишут жалобы. По ночам вокруг территории ходит сумасшедший, бомж. Он поднимает с земли осколки кирпичей, прижимает к голове, плачет. Иногда садится в углу под забором и жжет фитиль, на котором кипятит воду в закопченной кружке, – делает чифирь по старому лагерному рецепту. Как правило, наряд приезжает раньше, чем закипает вода. Местным ментам он хорошо знаком – его зовут Коля, он рассказывает всем, как жил здесь раньше, рассказывает про гигантскую воронку, про голоса из кирпичей, про несметные богатства, зарытые в московских парках и садах, плачет, менты лениво бьют его в участке за то, что он опять обоссал перевозку, утром отпускают. Он местный, давно живет в этом районе.

Перед тем как выйти из переговорной, я привычно оглядываюсь на коллег: кто смотрит в окно, кто в ноут, кто поднял голову и пустым взглядом провожает меня – светлое пятно рубашки с зеленым разводом галстука – к двери.

Встреча идет уже полтора часа. Семеро из пятнадцати присутствующих мечтают только о том, чтобы отлить. Они ерзают на стульях и уже час как не выпили ни глотка воды. Один из них новенький в компании и всего боится, возможно, через пару часов он умрет от разрыва внутренних органов. Остальные шестеро работают здесь давно, но они тоже боятся – босса. Когда я поднимаюсь со стула, они стараются не смотреть на меня. Они меня ненавидят.

И они не догадываются, что настоящий босс – не в переговорной.

Сервер свободен. За долю секунды до того, как отразить первую атаку, успеваю повернуть ручку замка в кабинке туалета. Неделю назад не успел – в середине поединка, когда у меня оставалось 35 % защиты, дверь в кабинку открылась и на поле битвы возникла уборщица.

Она не увидела блеска боевого топора и не услышала, как меч отбил атаку, продолжил движение и отсек сумеречному стражнику правую кисть, но неладное почуяла. С тех пор она меня избегает.

В игре я бы все равно скормил ее душу стражу ворот или обменял бы на камень, дающий плюс пять к обороне.

После этого случая я стал осторожнее, хотя иной раз время, которое я тратил на то, чтобы повернуть ручку замка, оборачивалось серьезным ранением.