Антон Самсонов - Курятник

– Мама, – спокойно сказал Андрей, осторожно подбирая слова, – мне не сорок лет, чтобы об этом беспокоиться. Я не хочу всю жизнь снимать квартиру. Мне нужна своя…

– Но ты все равно не сможешь накопить на квартиру, жилье в нашем городе слишком дорогое…

– Мама, я тебя очень прошу, – ответил Андрей, – не порти мне завтрак этой бытовухой. Сначала мне нужно встать на ноги, обзавестись своим жильем и тогда уже думать о семье…

Разговор мог продолжаться и еще, если бы в развитие событий не вмешался смартфон Андрея, который зазвонил на весь коридор. Он выскочил из кухни, ответил на звонок, а вернувшись провозгласил:

– Вот, мне уже надо бежать. Дело почти что государственной важности.

Инна Васильевна погрустнела, и ее можно было понять. Да, она жила не одна, муж больше не покидал ее, но это были уже не те отношения, что до его бегства почти двадцатилетней давности. Не понимая, что у младшего сына есть своя жизнь, она активно пыталась подтянуть его поближе к себе, чтобы он постоянно был рядом.

Андрей закончил завтрак, чмокнул мать в щечку и удалился. Инна Васильевна осталась на кухне наедине со своим одиночеством. Вскоре, услышав, как хлопнула входная дверь, она тяжело вздохнула и отправилась мыть посуду. Это было занятие, которое отлично отвлекало от нехороших мыслей и переключало. Так эта несчастная женщина и жила все эти годы, спасая себя исключительно переключением от своих внутренних неприятностей, на что-то стороннее. Самообман длиной в целую жизнь.

Вода медленно струилась из крана медленно смывая с тарелки остатки пищи. Мыльная пена окутывала ее руки и играла на солнце обертонами цвета. А по щекам старой женщины катились слезы, и она не могла объяснить их происхождения. Скорее всего, это ее душа оплакивала проигранную вчистую жизнь. Да, она вытянула в одиночку двух сыновей, да, у них в жизни все хорошо, да, есть внуки. Но внутри у Инны Васильевны была дикая и непередаваемая пустота. И она прятала ее ото всех – начиная от детей и мужа, заканчивая любопытными кумушками на работе. А слезы продолжали подобно ягодам скатываться с ее лица и падать туда, где объятые мыльной пеной руки отмывали от тарелки то, что не доел любимый сынок. Который любил свою мать настолько, что даже не решался признаться, что уже четыре года у него есть семья, что его ждут и любят…

Однако, у Андрея в тот день были совершенно другие заботы. Проделав часовой путь в электричке, он вышел на вокзале и отправился к одной из гостиниц Гостиного Двора. Это была еще одна сторона его личной жизни, о которой не подозревал даже Арсений. Иногда Ефремову хотелось экстрима, возможности выпустить все накопившееся за день недовольство, усталость от ответственности, которую приходилось нести за дом, в котором он жил. И все это уже давно его изрядно утомило.

Придерживая коричневую сумку на плече, он вошел в ультрасовременное здание из стекла и бетона, подошел к стойке администрации и спросил:

– 208-й, пожалуйста.

– Его уже взяли, – прощебетала девушка, – вас уже ждут.

– Отлично, – сказал он и прошел к лифту.

Следовательно, сегодня у него будет возможность избавиться от всего накопившегося раздражения и к вечеру прийти домой счастливым, довольным и уставшим. Правда, в результате этого, Арсению ничего кроме дежурных ласк не перепадет…

Сам Арсений в этот момент оказался втянут в вулкан страстей, который, честно говоря, происходил в детском доме с завидной регулярностью. Он сидел в воспитательской и спокойно заполнял на компьютере очередной отчет, который, разумеется нужно было сдать еще вчера, но о его необходимости руководство вспомнило только сегодня. Дверь распахнулась и в помещение ворвалась, подобная буйному кратковременному грозовому тропическому ливню, директор учреждения Таисия Николаевна Суворова. Эта строгая и интересная женщина шестидесяти пяти лет от роду, невысокого роста, с хорошо выкрашенными в темный махагон волосами, невероятно добрыми глазами и вздорным, взрывным характером, руководила детским домом около десяти лет. Именно она смогла поднять его на высочайший уровень, собрала сильную команду, которая, по правде говоря, менялась слишком регулярно. Далеко не каждый мог подстроиться под специфический характер директрисы. Будучи по природе достаточно неплохим человеком, она при этом, сохранила в себе несколько крайне неприятных черт. Всех своих сотрудников она считала своими детьми, и потому, на правах любящей мамочки, влезала в их жизнь, не спрашивая на то разрешения. Тем, кто закрывался от ее заботливости, или позволял перечить, предстояло на своей шкуре испытать все прелести ее праведного гнева.