Дмитрий Ничей: Мудрость в пыли. Книга первая

Сегодня пришлось заночевать в пустыне. Подложив под голову кулак с зажатым в нём длинным легионерским ножом, он на мгновение забылся тяжёлым полусном. Настоящий отдых невозможен. Безлунная пыльная пустыня хищна и коварна. И едва неискренняя ласковая истома обнимет тебя за плечи…

…Он сам перешагнул порог камеры. К чему ждать толчка в спину, если ничего нельзя изменить? Дверь за ним с лязгом захлопнулась. Захлопнулась, чтобы никогда не быть открытой с другой стороны. Он знал это. И потому сделал шаг вперёд. Так он стал Узником.

Он огляделся. Гладкие бетонные поверхности стен, потолка, пола. Круглое отверстие для солнечного света под самым потолком. И – да, конечно, самое главное…

Подойдя поближе, он опустился на колени. В углу, огороженном бетонным выступом, чернел клочок земли. Сбоку, из отверстия в стене, медленно стекала, уходя сквозь щель в полу, робкая струйка воды. Узник, глубоко запустив ладони, переворошил землю. В ней ничего не было. Что ж, значит, всё впереди…

…Хуже всего, что камера абсолютно пуста. Если не считать родничка да клочка земли, конечно. Сидеть, лежать, спать приходилось на голом бетонном полу. Очень скоро затекали конечности и начинали болеть бока. Одиночество ещё не тяготило так, как, понятно, станет мучить потом. А вот голод…

Узник старался не думать о еде. Да о чём ещё думать, когда вокруг голые стены? Ни тоска воспоминаний, ни безнадёжность ситуации не беспокоят, когда тебя одолевает звериный голод. Никто не станет думать о душе, когда тобой овладевают инстинкты…

Узник, словно зверь, резко повернулся на звук. Из наклонной щели в двери высыпалась горстка длинных бобов и разлетелась по полу. Узник бросился на пол и, хватая бобы, принялся запихивать в рот. Плоды были ещё нетвёрдыми, а некоторые даже сочными. В тот миг ему показалось, что ничего нет вкуснее в этом мире. Урча, как дикий зверь, он прожевал остатки и припал к едва струящейся из стены воде. Вода текла скудно, и ему приходилось высасывать её из стены, чтобы утолить жажду. И вдруг… он опомнился. Нет, не может быть…

Он упал на пол и, прижавшись щекой к холодному бетону, стал пристально вглядываться вокруг, в пространство. Плодов больше не было. Он не оставил ни одного. Он, самый мудрый и предусмотрительный. Он – железный. И не оставил…

Им овладел ужас.

«Нет-нет, – судорожно думал он, – не может быть, чтобы это было последний раз. Человек не переживёт того времени, когда семя прорастёт и снова начнёт плодоносить. И когда так похожие на человеческие пальцы бобы достигнут зрелости… А ведь хотя бы один должен ещё и окаменеть… Нет-нет…»

В панике кинулся он на дверь, стуча кулаками. Ответа не последовало…

Путник открыл глаза и, даже не услышав, а почувствовав кинувшегося на него зверя, резко выкинул руку с ножом в сторону приближающейся в кромешной тьме смертельной опасности. Раздался треск разрезаемой плоти и сдавленный рык, переходящий в пронзительный визг. Попал…

Путник скинул с себя обмякшее тело хищника, и сел, поджав под себя ноги. Теперь нужно дождаться рассвета…

С первыми лучами солнца стало ясно, что хищник – совсем несъедобная гадина, успевшая протухнуть в ледяной ночи и превращающаяся на глазах в покрывающую скелет бесформенную массу. Путник раздосадованно выругался. Все ночные надежды на сытную трапезу и кое-какие заготовки растаяли. И значит, нужно снова собираться в путь, чтобы достигнуть жилища до полуденной жары.

Но Путник снова сбился с пути, и висящее в зените палящее солнце не сулило ничего хорошего. Иссушённый жаждой рот предрекал скорые причуды воспалённого воображения. И тогда главное – просто идти. Идти упрямо, механически, не останавливаясь…

Дальше на пути попался камень. Камень среди сверкающей бескрайней пыли был так же невероятен, как и цветущее дерево. Но огромный валун упрямо стоял, не собираясь никуда исчезать. И если это действительно камень, то под ним могло быть не меньшее чудо. Плодоносящий росток или родник.

Проделав последние шаги, Путник подошёл к камню и слегка пнул ногой. Камень был настоящий.

Путник обошёл камень, и в тени увидел засохшее растение, похожее на кочан, образованный длинными широкими листьями. Уже заранее зная, что его ожидает, Путник раздвинул увядшие листья и увидел неподвижного младенца. Это оказалась девочка. Спокойное, словно мраморное лицо её было прекрасно в своей безмятежности. И вся она, такая беззащитная, словно олицетворение самой жизни, безвозвратно покинувшей блестящую пыльную пустыню.