Ирина Нечаева - Сова и хлеб

– По всей видимости, это погребальный скарабей, – сообщил он, снимая очки, – Таких клали в грудь мертвеца на место сердца, вырезанного при бальзамировании. Видите, здесь написано имя человека, для которого он изготовлен, а вот «слов власти» нет. Это не совсем обычно, поскольку именно эти слова должны были даровать покойному возможность жизни вечной… Но такие скарабеи тоже встречаются достаточно часто. Так что вещицу вы приобрели хорошенькую, если только вас не смущает ее печальное предназначение, но для науки она не интересна, к сожалению.

– Спасибо, – вообще-то я примерно так и думал, разве что полагал, что сердоликового жука использовали в качестве украшения или амулета живые. Хотя для украшения он, пожалуй, был слишком велик. – А про это вы что скажете?

Я достал статуэтку ибиса, завернутую в мягкую ткань. Мне не хотелось, чтобы моя неосторожность стала причиной повреждения птицы, прожившей столько столетий, а некоторые его детали казались угрожающе хрупкими.

Профессор бережно развернул фигурку, но особого энтузиазма тоже не выразил.

– Я бы предположил, что это статуэтка бога Тота в образе ибиса. А может быть, изображение ах, человеческой души. Работа отменная, отрицать не стану. Но в период расцвета египетской цивилизации по-другому и не бывало.

– Там что-то написано… – видимо, в голосе моем прозвучало слишком уж явное разочарование, потому что профессор сочувственно улыбнулся.

Он перевернул птицу и для начала провел пальцем по глубоко врезанным знакам. Потом внимательно рассмотрел их, сначала поднеся почти к самым глазам, потом воспользовавшись небольшим увеличительным стеклом.

– Не понимаю, – он пожал плечами, – просто отдельные иероглифы. П, УН, Т… Они могут означать имя, или какое-то слово, какого я просто не знаю, или вообще что угодно. И определителя 10 10 Определитель, в современной терминологии детерминатив – идеограмма, изображавшаяся рядом с фонетическими знаками для прояснения их значения. К примеру, человеческая фигурка с большой долей вероятности указывала на обозначение профессии, а свернутый свиток – на абстрактное понятие. при них нет… А может, надпись просто не закончена. Вот что, – сжалился он, – кажется, эта птичка вам очень дорога, мистер Картрайт. Я бы посоветовал вам показать ее хранителю Британского музея, мистеру Сэмюэлу Бёрчу. Возможно, он сможет вам помочь. Вещица-то небезынтересная. Не совсем типичная.

Кажется, последней репликой он хотел просто меня ободрить. Еще поболтав немного для вида об университетских делах, рассказав профессору о Палестине – результатами моей экскурсии он, специалист по Ветхому Завету, остался недоволен – и даже съев из вежливости жуткое печенье, я наконец откланялся с облегчением. Старость, даже деятельная, всегда меня угнетала.

Я полагал, что сумею найти Сэмюэла Бёрча в музее, где он занимал место куратора египтологии, но там его не оказалось. Служитель любезно разъяснил мне, что куратор болен и в музее уже некоторое время не появляется, и посоветовал нанести ему домашний визит. Поблагодарив служителя, я с удовольствием прошелся по египетским залам музея, но ничего подобного моему ибису не нашел. Точнее я даже обнаружил две птичьи статуэтки, но обе они были приземистые, крупные, и без хохолков на голове. И, кажется, сделаны были из другого материала. Кажется, определенный интерес моя находка все-таки представляла.

Служитель снабдил меня также домашним адресом мистера Бёрча, так что, дав телеграмму с просьбой принять меня в любое удобное ему время, я отправился в клуб, сочтя день весьма удачным.

Мистер Бёрч прислал мне очень любезную ответную телеграмму, в которой приглашал заходить в любое время, так что наутро я решил отправиться к нему, не откладывая дела в долгий ящик. Жил он на Кэвершем-роуд, не слишком далеко и от Британского музея, и от моего собственного обиталища, поэтому я с удовольствием прошелся пешком.

Уже приближалось Рождество, и в окнах книжных и писчебумажных лавок пестрели рождественские афишки, по улицам ездили фургоны продавцов дешевой одежды, предлагавших мантии, маски и прочие атрибуты праздничных костюмов, витрины магазинов одежды украшали гирлянды, на многих дверях красовались адвентские венки с яркими красными цветами, а многие прохожие несли в руках коричневые бумажные пакеты. Да и погода вела себя благовоспитанно – туман испугался мороза и сгинул, на улицах лежал снег – если не смотреть под ноги, где он превращался в гадкую грязную кашу, обильно сдобренную лошадиным навозом, можно было даже найти снег белый и пушистый, как на слащавой открытке. Стоял легкий морозец, возможно, смертельно опасный для юных продавщиц кресс-салата (или своих полуобнаженных прелестей), но для хорошо одетого человека – сущее удовольствие. Возможно, мне стоило даже принять приглашение сестры, вознамерившейся восстановить семейные узы, и встретить Рождество вместе с ней, ее мужем и парой моих племянников, за индейкой и плам-пудингом. Купить мальчикам по игрушечному револьверу, шурину – бутылку хорошего портвейна…