Ксения Личная - Путь. Современная повесть

Ездил Василий на новеньком и еще сверкающем заводской краской «БМВ» черного цвета и безумно гордился этим своим новоприобретением. Жил он в старого жилищного фонда трехкомнатной квартире. Жил не один, со своей пенсионеркой-мамой, которая совсем недавно ушла с работы и посвятила свою жизнь созданию уюта в доме для любимого единственного сына. Отца он не помнил вовсе. Тот ушел от них, когда Васе было года три. Мама же иногда напоминала о невечном своем существовании и настоятельно рекомендовала «завести» семью. Изредка мама предлагала, как ей казалось, подходящие кандидатуры в жены для ее мальчика, обычно это были «прелестные и хозяйственные» дочери ее подруг. Но Василий ни разу не согласился на подобное сватовство. А потом в его жизни появилась Лена. И мама отстала, так как не нашла в ней «непозволительных» недостатков. Хотя и особой любви к будущей невестке не проявляла.

Почему Василий обратил внимание именно на Лену, достоверно не известно. У нее, конечно, были вполне приличные внешние данные, но не так, чтобы очень. Метр шестьдесят восемь, объемы, приближенные к идеальным, стройные ноги. Волосы густые, крашены в золотой каштан, глаза обычного зеленого цвета, нос тоже вполне обыкновенный, губы средние, без силикона. Изъянов не наблюдалось, да и особой красотой она не блистала. Всегда аккуратна, подтянута, свежа. Разве что взгляд притягивал внимание: глубокий, думающий, понимающий. «У Вас глаза добрые», – говорили ей часто.

Именно из-за этих глаз, а точнее взгляда, с Леной частенько происходили в чем-то похожие ситуации. С Леной заговаривали незнакомые люди, рассказывали о личном, даже тайном. На улице, в метро, в парке с ней знакомились и изливали все, что накопилось на душе. А иногда и не знакомились, а просто изливали… И Лена слушала, просто не могла не слушать.

Однажды утром к ней в метро подошел мальчишка лет пятнадцати в грязной куртке с усталыми, но почему-то горевшими глазами, и предложил ехать, бежать на поезде, куда глаза глядят. Рассказал, что ночью с другом ограбил магазин, ранил ножом продавца. Друга задержали, а он сбежал. Убегал дворами, когда перелезал через забор, порвал куртку. Когда Лена мягко сказала, что не может ехать с ним, страшно усмехнулся и сел в закрывающийся вагон метро. Ей тогда было удивительно, что он поведал о преступлении совершенно незнакомому человеку. Подросток абсолютно не боялся, что она пойдет в милицию и все расскажет. И представляла жуткие картины его дальнейшей суровой, но романтичной судьбы. Нет, нет, она, конечно, ни за что не пошла бы на преступление, но жизнь того подростка тогда представлялась ей жутко интересной. Страшно загадочная чужая жизнь…

Конечно, дальнейшая жизнь мальчишки совсем не была похожа на загадочную романтику. Все было гораздо более обыденно и очень горько. Через полгода «странствий» его поймали, еще через полгода дали срок. При отбывании которого, он «заработал» туберкулез и окончательно разрушил свою психику. За легкими не уследили ни врачи тюремные, ни после выхода из зоны, районные. Через три с половиной года с той памятной встречи парень скончался, ему исполнился всего лишь двадцать один год, что и указано на простой табличке деревянного креста, поставленного на его могиле.

Многим позже Лена поняла, что процент того, что любой другой на ее месте пошел бы в милицию, действительно, был мизерным или близким к нулю. Никому не было дела до других. Тем более до какой-то там кражи. Своя хата с краю. Меньше знаешь, крепче спишь. Именно эти мудрые народные замечания были на пике популярности в девяностых годах двадцатого и в начале двадцать первого веков. Именно они обозначили суть умонастроения, отношения человека к жизни и беде других, в частности. А какое-то там воровство у кого-то неизвестно кого и вовсе не считалось бедой. А так, мимолетной новостью. Подобные новости забывали уже через минуту даже очень сочувствующие люди.

Люди привыкают ко всему. Это несомненная истина. В те времена воровали много и часто. И это перестало задевать. В те времена убивали часто. И чужая смерть тоже перестала быть поводом для печали. Что удивительно, даже смерть знакомых или дальних родственников не отвлекала от обыденной жизни, стала незаметной. Люди просто старались не думать, что жизнь не вечна, поэтому предпочитали «не замечать» ухода из жизни других. Всех гораздо более заботила жизнь в кино: сериальные герои мало-помалу подменили членов семьи. За героев кино переживалось больше, чем за близких людей, а проблемы действительные вытеснялись нарисованными – умелыми и неумелыми сценаристами и режиссерами. Все стало вверх дном. Все настоящее заменилось искусственным. Жизнь людей больше походила на существование. И никто не заметил, когда это произошло. Как будто заперли живую душу в черный ящик на железный засов, а вместо живой души вживили искусственную память. И это стало нормой.