Дмитрий Иванов: Как прое*** всё

Как поэт может жить долго? Сейчас нет героев, но есть поэты-старики. Поэты-пердуны. Посмотрите на них. Какой позор! И еще есть поэты-стартаперы. Они молодые, они с утра не пьют и не курят, не жахаются героином, а занимаются своей карьерой. Просыпаются, умываются, тщательно, как кошки, потом – нет, не бреются, борода у них не растет, потом снимают пижаму, они спят в пижамах, потом завтракают, овсянкой и апельсиновым фрешем, чтобы жить долго. Потом занимаются, своей карьерой. Стартапом. С утра. До вечера, когда опять надевают пижаму и мажут кремом лицо, чтоб оно не старело. Поэты-пердуны и поэты-стартаперы.

Джиму было бы тяжело это видеть. Он умер в 27, сейчас ему было бы, наоборот, – 72. Он всё правильно сделал. Прожил короткую жизнь, как герой. Просрал все, но не просрал главное. Остался героем. Джим положил свой мощный хуй на современный ему американский истеблишмент. Хуй поэта пережил его. И мы и сегодня наслаждаемся замечательными подвигами Джима, сохранившимися на аудио и видео.

Здесь следует, то есть пора, сделать небольшое отступление по поводу лексических норм в данном произведении. Читатель, вероятно, заметил, что в тексте нет-нет, а встречается слово «хуй». Автор понимает, что употребление таких слов может оттолкнуть неподготовленного читателя, но что еще более страшно для автора – неподготовленного издателя. В этой связи автор даже размышлял, не обойтись ли ему вовсе без подобных терминов. Но очень скоро пришел к пониманию, что без слова «хуй» разговор о героях и полном просёре будет до обидного неполным. Чего я позволить категорически не могу.

Тогда я стал размышлять: а может, подготовить неподготовленных, то есть сделать комментарий, в котором объяснить читателю (и издателю), что в данном произведении слово «хуй», как и другая непотребщина, употребляется в совершенно особенном смысле? То есть под этим словом автор понимает чаще всего не столько собственно пенис Джима Моррисона или других парней. Под этим словом автор понимает символ, своего рода флаг над сожженной дотла, но не покорившейся врагам крепостью; хуй героя дорастает до сверхсимвола, сверхсимвола, который на законных основаниях может быть употреблен автором.

Что касается русской героической традиции, то здесь понимание слова «хуй» как сверхсимвола наиболее заметно. Не секрет: когда нигеры пишут на заборе слово fuck , они чаще всего понимают его буквально, то есть пишут о том, о чем мечтают, – ведь для человека так естественно писать на заборе о том, о чем он мечтает. А во все времена нигеры мечтали о простых вещах – чтобы собираться на улицах «черных» районов, петь, виртуозно играть на музыкальных инструментах, танцевать брейк и спариваться. Принято считать, что исключением был Мартин Лютер Кинг, который мечтал о равноправии для нигеров, но, по мнению автора, Кинг лишь упорно добивался равноправия для себе подобных, из-за чего и был убит белыми, а мечтал он о том же, о чем мечтали и другие нигеры, более того, если бы Мартин Лютер Кинг добивался того, о чем мечтал, он бы остался жив и стал бы рэпером, то есть богатым нигером, уважать которого приходится даже белым. Здесь, кстати, открывается важная вещь: добиваться следует того, о чем на самом деле мечтаешь, а не гнать по социалке, что беспонтово, да еще и опасно. Тут можно вспомнить Джона Леннона, который пошел воевать с Белым домом вместе с Йоко Оно, вместо того чтобы просто и нежно пороть японку, и это опасное хождение в сторону Белого дома стоило жизни Джону, и стоило Джона – бедной японке. Очевидно, что джаз, блюз, рэп являются для нигеров лишь простым способом понравиться нигершам и получить право на спаривание. Поэтому нигеры и пишут на заборе слово fuck , имея в виду то, что русский человек с присущей ему теплотой называет поркой.

Русский человек пишет на заборе слово «хуй» совсем из других побуждений. Издревле на Руси (со времен Ярослава Мудрого) это слово на заборе пишут не только и не столько подростки (подростки здесь наиболее близки к нигерам), но и взрослые – отцы, а иногда даже деды, уважаемые на работе и в обществе люди. Почему они это делают? Когда взрослый человек пишет на заборе слово «хуй», он имеет в виду, конечно, не хуй, предмет хоть и радостный, но обыденный и понятный. Он говорит о себе – предмете непонятном и чаще всего безрадостном. Он дает себе наиболее точное и емкое определение. Русский человек поступает честно, когда таким образом признает, кто он есть на земле, тем более что, как правило, в этот момент его никто не видит, а это всегда облегчает честность признания перед самим собой и Богом. Некоторые русские люди, а именно они наиболее интересны автору, так как они и есть герои, напротив, пишут на заборе, когда их все видят. В этом есть мужество. Слово «хуй» на заборе – это всегда крик, обращенный в космос, это протест, это осознание собственной малости в сравнении с раскинутой над головой насмешливой бездной.