Олеся Мовсина - Путем таракана

– Благородно, очень благородно, благодарю, – точно в тон и в стиль заблажил папа.

Но тут мама не дала, не позволила, втиснулась между, потрясая папиным мобильным телефоном:

– Если ты, старый хрыч, свой домашний номер не помнишь и не можешь его правильно набрать, занеси его себе в записную книжку, как все нормальные делают. А то скоро и адрес, и имя своё забудешь – как люди тебя до дома доводить будут?

– А что, я неправильно номер набрал? – искренне опешил папа. – А кто же тогда со мной разговаривал?

– Кто ж тебя знает кто! Конечно, голос жены первым делом забыть надо! – визгливым полушёпотом выкрикивала мама.

И Цезарь грешным делом подумал: не мудрено. Голос у мамы как-то изменился.

Слава богу, вот и Лиля пришла. Может, хоть она поможет вырулить из этой глупой сцены. И Цезарь пошёл встречать сестру, а мама схватила папу за рукав и почему-то потащила на балкон.

Лиля раздражённо пыталась подцепить какие-то посыпавшиеся с подзеркальника вещички, обернулась, вздрогнула и беззащитно-удивлённо округлила глаза:

– Ой, Игорь.

– Не Игорь, но Цезарь, – в первый раз за сегодня он почувствовал настоящую радость и шагнул обнять сестру.

– Да какой ты, на хрен, Цезарь, – шутливо фыркнула Лиля, но от его объятия попыталась улизнуть.

А он решил, что это такая игра, и поймал, и прижал, и хотел расцеловать, но почему-то передумал и удивлённо отпустил. Ему показалось, что от его прикосновения Лилю неприятно передёрнуло.

– Ты чего?

– Наши дома? – торопливо втиснула она, пытаясь заглянуть за его плечо – в комнату.

Цезарь и сам обернулся. Ему была видна балконная дверь, прикрываемая маминой рукой, но больше он ничего не видел.

– Да, тут такая история вышла – обхохочешься, – начал он. – В кино, называется, мама с папой сходили.

Лиля проскользнула в свою комнату, он машинально пошёл следом за ней.

– Я и так каждый день обхохатываюсь, можешь не рассказывать, – она что-то напряжённо стала искать в шкафу. – Я сейчас побегу по делам, а мы с тобой давай потом поговорим как следует. Дай я переоденусь, выйди.

– Да я отвернусь, переодевайся.

Лиля перестала искать и серьёзно уставилась на него:

– Отвернёшься?

Теперь даже и ему показалось, что он ляпнул что-то совсем не то.

– Ну если хочешь, выйду, ладно.

Вышел, встал спиной к двери, но не прикрыл её до конца, а вздохнул через плечо:

– Эх, Лилька, ты как будто мне даже не рада.

– Рада-рада, – бормотнула сестра, и Цезарь слышал, что она так и стоит посреди комнаты, не начинает переодеваться. – Дверь закрой.

Из другой комнаты подоспела мама с очередной новостью.

– Теперь этот идиот названивает той бабе, с которой он по ошибке утром разговаривал, чего-то хочет там у неё выяснить.

– Мама, а почему вы не пошли сразу вместе, вы же хотели вместе сходить в кино? – попытался внести равновесие уже не в обстановку, а хотя бы в собственное настроение Цезарь.

Мама махнула рукой и ретировалась на кухню. На её место пришёл папа:

– Нет, представляешь, я ей говорю, что ж вы мне не сказали, что я ошибся? Из-за вас люди пострадали. Зачем было говорить, что придёт, да, мол, успеет? А она мне знаешь что сейчас? А незачем было, говорит, будить меня в такую рань в воскресенье. Ну какая нахалка, ещё и грубит.

– Папа, – сделал последнюю попытку успокоить их Цезарь, – ты кино-то хоть сам посмотрел?

– Посмотрел, а что?

– Тебе понравилось? – Цезарь обнял его за плечо – всё-таки они столько лет не виделись. Но папа продолжал возмущённо причмокивать и крутить головой.

Огромный чёрный буфет. От бабушки или от прабабушки доставшийся. Сколько себя помню – всю жизнь он меня пугал. Когда его дверцы были открыты, мне казалось, что туда, внутрь, засасывается моё логичное настроение, мои правильные мысли, а остаётся бардак, смятение в голове. (И это задолго до того, как я прочитал в журнале статью про чёрные дыры.)

И всегда мне хотелось поплотнее его закрыть. Солнце (мама) говорит, ей казалось, что я таким образом отодвигал от себя конфетный соблазн. Там и правда лежали конфеты? Не помню.

Терпеть не могу неплотно закрытых дверей.

Альберт от удивления забыл, зачем пришёл. Оба растерялись, но Цезарь нашёлся первым:

– Ещё раз здравствуйте, сосед. Вам чем-нибудь помочь? – и в знак дружелюбия приоткрыл дверь чуть пошире.

– Не то чтобы, а я, собственно, Ленвасильну.

Теперь Альберт был при параде, если не сказать при трауре: чёрный костюм и чёрный же галстук, неопрятно комкавший воротник рубахи.